Далёкий гарнизон — это великое испытание, и испытание в первую очередь для семьи. Тяжкое испытание на прочность. Особенно для семьи лётчика. Сколько мне пришлось повидать разных семей, сколько перед моими глазами прошло драм, жизненных драм, перед которыми драмы Шекспира бледнеют. Жизнь намного сложнее сцены, и драма переживается не из партера, когда он и она наблюдают за тем, что происходит не с ними, покусывая хрустящий стаканчик мороженого и зная, что это всё закончится и они пойдут в свою уютную квартирку, где их ожидает вкусный ужин и ночь любви.
Драма же лётчика — это драма обманутых надежд. Лётчик живёт в гарнизоне. Он целиком отдан своему ремеслу, которое требует от него не просто работы, а полной отдачи. На свой быт лётчик часто просто не обращает внимания: его одевают, хорошо кормят, жильё у него есть — , что ещё надо? Скучно? Да, иногда после работы тошно идти домой. Хочется чего-то такого, чего нет у тебя: чтобы рядом был человек, о котором надо заботиться, чтобы окурки не переполняли пепельницу, а вместо солдатского одеяла на койке было, что-то такое всё из себя, кружевное, волнующее… И вот, наконец, — отпуск. Отпуск обязательно с отдыхом в санатории. Но в санатории все женщины — или официантки или жёны. За жёнами бдительно следят мужья. Официантки — ну, официантку обожествлять трудно: вчера вечером ты её целовал, а сегодня дядя вон за тем столиком хлопает её по бедру… И если она даст ему за это по морде — её ведь выгонят с работы… Да и пахнет от официантки столовой… Короче — на официантках женятся, но не часто. А в гарнизоне — как в санатории: все на учёте. Остаётся дом. Тот дом, где живут твои старики, где после месяца пребывания в санатории ты проведёшь ещё пятнадцать дней, оставшихся от полуторамесячного твоего отпуска. Короче — лётчику на женитьбу времени не очень отпускается. А ведь время ему нужно. Хотя бы для того, чтобы разобраться в себе. Да и ещё немаловажный фактор: лётчик — это вроде как верхняя ступень в авиации, которая включает в себя много специальностей, но, в конечном итоге, все они — для лётчика. Об этом ему постоянно твердит замполит, техник перед лётчиком навытяжку, всякие там радисты-оружейники, не говоря уже об обеспечивающих аэродромных и базовых службах… Да и на «гражданке» о лётчике мнение особое — «лётчик высоко летает, денег много получает». Получается, что лётчик везде — хозяин жизни. Вполне естественно, что за лётчика пойдёт замуж с превеликой радостью практически каждая девица.
И тут лётчик начинает выбирать.
Почему-то выбирает в жёны педагога.
С высшим образованием потому как. И эта девочка-учительница, кроме того, что она будет купаться в деньгах — понятия не имеет, что жить она будет в дальнем гарнизоне, среди кучи таких же, как она, педагогов, которым так же, как и ей, работать негде, что у мужа опасная работа, что он будет уходить на ночные полёты, а она будет маяться и мотаться из угла в угол тесной комнатки в ожидании его, ненаглядного, его, ясна-солнышка, которого почти и не видно в этом проклятом захолустье: то он на боевом дежурстве, то на полётах, а то и вообще на полгода умотал куда-то летать к чёрту на кулички. А ей остаётся только молить бога, чтобы не убился её драгоценный, таскать на себе и женскую и мужскую работу, потому как дома муж только иногда появляется: поспал, — и нету. Вот и ходи, мотайся из угла в угол, считай, сколько до родов осталось.
А деньги — что толку от них, если в этой берлоге ничего не купишь в военторге, да и кому тут нужны туфли на шпильке? На речку по воду ходить в них? Или раз в год в отпуск съездить? А уж говорить о дипломе, о попусту потраченных пяти годах сумасшедшей учёбы, многократных заходах на зачёт после бессонных ночей зубрёжки… И всё это попусту: на работу не устроишься, диплом превратился в бумажку давно уже… Тут и наступает прозрение: он её обманул.
И начинается семейная драма, обычная гарнизонная драма, которую, как и шила в мешке — не утаишь: каждый здесь на виду. И включается в эту драму два лагеря: её и его сторонников, за ними включается замполит со своей парторганизацией — опорой командира, и пошло-поехало. А заканчивается в лучшем случае просто развалом семьи: она уехала на материк к маме, он перешёл в холостяцкое общежитие, а то и вообще списался с лётной работы, потому что после такой передряги едва ли хватит у него сил нормально летать: того и гляди, что нарочно убьётся. По гарнизонам долго ходила история, как он рассчитался с ней за измену: поднялся с боевого дежурства на полностью заправленном самолёте и давай крушить, как на полигоне, по собственной хате из всех пушек, пока сам не убился.
Как бы то ни было — но счастливых семей лётчиков, тянущих свою нелёгкую лямку там, где Макар телят не пас — я видел мало: великая любовь нужна и понимание, чтобы выдержать это испытание жизнью.
Мне немало пришлось схоронить друзей и просто знакомых — такая работа. Вот только что стояли на старте, курили в кулак в перерыве между вылетами, он сказал: «Ну, пока, я пошёл» — и через пять минут весь старт застыл от страшной вести — его уже нет.
Он убился.
Как убился, что там произошло — это уже детали. Главное — его нет.
Сначала не понимаешь, что случилось.
Потом не понимаешь, как это могло случиться. Потом чёрт знает что, и в конце концов этот сумасшедший напряг выплёскивается в какие-либо строки, вроде:
ДРУГ
