в ужас и стал расспрашивать, как такое получилось. Парень рассказал, как он лечился от мандавошек. Фельдшер — тоже молодой парень — не выдержал и расхохотался. Тогда больной понял, что его Юрка разыграл…
Юрке, конечно, досталось тогда крепенько… Больше в то лето ничего особенного не случалось.
Разве что на вывозном в зону на По-2? Ну, это так — просто, как говорится, ещё один тест на выживание в авиации.
Видимо, программа подготовки в аэроклубе была составлена так, чтобы отсеять всех сомневающихся в первый год. Я уже рассказывал о методике подготовки боксёров, когда на определённом этапе на молодого выпускают опытного боксёра, чтобы тот его побил. Так вот и с нами поступили: провезли каждого из нас в зону на пилотаж. Следует сказать, что когда тебя везут — ты испытываешь все прелести перегрузок намного тяжелее, чем когда пилотируешь сам. Это случилось и со мной. Подошла и моя очередь лететь в зону с инструктором. Сел я в заднюю кабину По-2, хорошо подтянул привязную систему. Условие было одно: ничего в кабине не трогать. Я ничего не трогал. Сидел «за мешка». Взлёт, набор высоты, всё — как обычно. Начался пилотаж. Пока были виражи — я терпел: просто напрягал брюшной пресс, чтобы в глазах не темнело. Потом пошёл вертикальный пилотаж. То ли случайно, то ли специально, но в верхней части петли инструктор недотягивал, в результате чего меня со страшной силой тянуло из кабины, и я повисал на ремнях. Кабина в По-2 открытая, если уж вывалишься — так вывалишься на самом деле. Парашюта нет. В очередной раз, когда меня потянуло из кабины, я судорожно схватился за какую-то ручку под сиденьем и так за неё и держался. При очередном зависании меня вдруг выбросило из кабины вместе с сиденьем! Я почувствовал, что падаю! Меня выбросило в набегающий поток, даже ветер ударил мне в лицо! Не знаю, как я удержался, но в кабине я всё-таки остался. Дальнейший полёт я помню смутно: страху тогда натерпелся. И только на земле я понял, что произошло, когда смог разжать правую руку: оказывается я держался за рычаг регулировки высоты сиденья и в верхней части петли, когда меня вытягивало из кабины я тянул за этот рычаг, поднимая сиденье на максимальную высоту. Об этом я никому так и не рассказал. Зато для себя на всю жизнь запомнил: прежде чем чтолибо сделать — подумай. Особенно в кабине.
Десятый класс я закончил с тремя четвёрками. Остальные — пятёрки. Отец мечтал меня отдать в радиотехническую академию в Ригу, где начальником был его приятель. Я бастовал: только летать! Аэроклуб шатался. Я стоял на своём. Отец, конечно, настаивал не очень, но я был твёрд. Теперь из двенадцати нас осталось только шесть. Остальные, понюхав воздуха, посерьёзнели. Кто поехал в институт, кто ещё куда подался, а мы шестеро — в лётчики. Это было весёлое время. Иногда нас отпускали на субботу-воскресенье домой.
Ездили мы на крышах вагонов. Это чудо, ехать на крыше в хорошей компании с гитарой в руках и орать песни. Сорок километров пролетали за миг. И ничего, что все в паровозной копоти, чернее самих машинистов — потом на станции отмоемся, чтобы домой прибыть в надлежащем виде — но зато сколько хороших песен сыграла моя неизменная и верная спутница гитара…
Первый самостоятельный полёт на УТ-2М. Это уже серьёзно.
Самолётик капризный, страшно не любит высокого выравнивания, многих он на этом подловил. Вылетел я из группы или четвёртым, или пятым — теперь уже не помню. Помню, как бегал вокруг меня инструктор, как старательно техник привязывал в задней кабине мешок…
Самолёт УТ-2М, так же, как и ПО-2, был с открытой кабиной, не имел ни тормозов, ни даже аккумулятора. Говорить о том, что он не был оборудован радиосвязью, я даже не буду. Связь с инструктором осуществлялась через тот же матюкальник, и забавно было слушать, стоя в стартовом наряде с флажками на финише, как инструктор Мишина, боевая лётчица, прошедшая не один фронт и имеющая не один орден, на четвёртом развороте заводит своего курсача на посадку: женский голос слышен дальше, чем мужской и яснее — материлась она отменно, мат с неба лился такой, что хоть святых выноси! Итак — мне дан запуск. Я в кабине один. Страшно и непривычно: все рули ходят легко, ничьи руки-ноги не мешают…
Подруливаю к старту. Поднимаю руку. Стартёр возле руководителя полётов поднимает белый флажок и отмахивает его в сторону взлёта.
Делаю всё, как учили. Самолёт устремляется на взлёт. Поднимаю хвост.
Ещё немного — и я в воздухе! Я сам взлетел! Оборачиваюсь назад — кабина инструктора пуста! Я один! Я сам лечу! Становится немножко страшно, но некогда пугаться — нужно в разворот. Выполняю первый. Выполняю второй. По заданию мне положено сделать два прохода над стартом, потом снизиться до высоты круга и на посадку. Не зря так много времени даётся на первый самостоятельный: пока я ходил над стартом — я настолько уже привык к тому, что управление мне не сопротивляется, что самолёт слушается полностью и только меня, что успокоился полностью и так же спокойно пошёл на посадку. Сел с небольшим перелетиком, но в пределах хорошей оценки. Просто как-то, буднично. Зарулил на стоянку. Там меня уже ждала вся наша братва. Вытащили из кабины, качать начали. Я с важностью достал давно уже заготовленную коробку папирос «Казбек» — такая у нас была традиция — и стал угощать всех. На старте меня ждала стенгазета с поздравлением — громадный курсант с головой Механикова (и где они только взяли фотографию!) на маленьком самолётике верхом. Закончились полёты. На построении начальник аэроклуба вызывал из строя сегодняшних именинников. Поздравил и меня. Инструктор произвёл со мной подробный разбор полёта и записал в мою лётную курсантскую книжку этот первый самостоятельный.
Много после этого было у меня полётов и малых и больших, трудных и не очень, но этот первый, будничный, самый обыкновенный, рядовой — я помню всю жизнь.
И тебе, читающему эти строки старого пилота и мечтающему о полёте, я желаю того же: пусть твой первый полёт будет самым обычным, обыкновенно — будничным, без острых ощущений и передряг.
Но пусть он будет! И пусть за ним будет ещё много полётов! Таких полётов, когда душа поёт!
Рассказать, как я едва не вылетел из авиации? Наверное, стоит и это рассказать.
Это было в то же лето в том же Могилёвском аэроклубе.
Мы уже подходили к выпуску. Заканчивали программу.
Теперь уже было ясно, что не убьёмся, потому вместо мешка разрешалось брать с собой пассажиром курсанта.
На этот раз я летел на пилотаж в зону. С собой взял своего друга — Игоря Корецкого.
Пришли в зону, отпилотировались, собирались уже разворачиваться домой, как вдруг мотор взвыл, и из патрубков вырвалось пламя до самого центроплана. Я автоматически выключил зажигание и продолжал разворот. Винт вращался всё медленнее и медленнее, вот уже вместо сплошного круга видно мелькание лопастей… Вдруг винт вылетает со своего места, бьёт по капоту перед козырьком моей кабины, с каким-то свистящим шорохом пролетает над моей головой, бьёт по стабилизатору — самолёт вздрогнул, и наступила жуткая тишина. Первое, что пришло мне в голову — всё это чепуха, сейчас я проснусь, и всё будет нормально. Соответственно, как во сне, я и действовал: обеспечил скорость, оценил обстановку, стал выбирать площадку для посадки. Самолёт находился на краю пилотажной зоны и шёл в сторону от аэродрома. Разворачиваться к аэродрому не имело смысла — там леса, сесть будет некуда. Под нами было большое хлебное поле с копнами. Рядом — красивый зелёный луг с тремя примыкающими к нему деревеньками. Решаю садиться на луг. Делаю расчёт, подскальзываю, слежу за скоростью. Перед самым выравниванием вдруг вижу сквозь высокую траву глубокие поперечные борозды. Шасси на самолёте не убираются. Удар колёсами в яму — это верный капот: самолёт переворачивается и горит. Из-под него уже не вылезешь. Горит перкаль быстро. Всё это пролетело в голове мгновенно. Не знаю, кто из нас — скорее всего оба сразу — даю ему полностью правую ногу. Этого самолёт не любит: он тут же валится на крыло, сносит по скольжению одну стойку шасси, затем ломает вторую стойку, зарывается цилиндрами двигателя в землю, проползает 60 метров и останавливается в 10 метрах от глиняного карьера (его я раньше не увидел).
Всё.
Тишина.
Самолёт непривычно низко лежит на земле.
Во время всё-таки я выключил зажигание.
И правильно сделал, что пристегнул плечевые ремни.
Мы ведь брали пример с инструктора.
