Лумиса есть Фаро, он найдёт меня, где бы я ни скрывалась. Я должна застрелить Фаро.
Я заряжаю ружьё, кладу ствол на бугорок и лежу, жду. Через пятнадцать минут в четверти мили вниз по склону начинают шевелиться ветви — неприятель идёт по моему следу. Лодыжка болит ещё сильнее, чем раньше, но поток слёз иссяк. Мне ужасно плохо, но зрение моё чётко и ясно.
Преследователи сейчас прямо подо мной. Мистер Лумис ведёт собаку на коротком поводке; ему пока ещё трудновато ходить, иногда он слегка прихрамывает. Фаро рьяно натягивает поводок. Мистер Лумис останавливается на открытом месте и прислушивается — отличная, неподвижная цель. Навожу мушку, ружьё в моих руках не дрогнет, я не промахнусь. Но в этот момент Фаро дёргает поводок и слегка взлаивает. Этим тихим радостным лаем он приветствует меня. Он знает, что пещера — вот она, совсем рядом. И услышав этот звук, такой ласковый, такой знакомый, я ничего не могу поделать: мой палец на спусковом крючке бессильно замирает. Я не могу выстрелить. Опускаю ствол, и преследователи скрываются из поля моего зрения.
Проходит ещё несколько минут, и они достигают пещеры. С места, где я прячусь, мне их не видно, а передвинуться боюсь: мистер Лумис, конечно, всё время держит округу под наблюдением, и если я увижу его, он, чего доброго, увидит меня.
Пахнет дымом. Я взбираюсь ещё выше по склону и смотрю назад. Вот он, дым —поднимается широким столбом со стороны пещеры, как будто там развели огромный костёр. Мне становится ещё хуже, голова кружится, тошнит. Идти больно, поэтому я сажусь и расшнуровываю кроссовку.
Дым валит в течение получаса, но в конце концов превращается в тонкую струйку и иссякает. Слышу, как заводится трактор. Треск двигателя постепенно затихает вдали. Мистер Лумис, по-видимому, считает, что достаточно поработал ногами сегодня, и едет домой. Когда звук мотора стихает окончательно, я осознаю, что теперь я в безопасности, и осторожно, стараясь не сильно травмировать раненую ногу, возвращаюсь в пещеру.
И вижу такое, что трудно удержаться от слёз. Перед входом возвышается чёрная обугленная куча — всё, что осталось от моих вещей. Спальный мешок, одежда, даже ящик, который я использовала вместо стола, и доска, служившая скамьёй — всё сожжено. Стена, которую я воздвигла перед очагом, разрушена, составлявшие её камни раскиданы. Бутыли с водой разбиты вдребезги. Из чёрной кучи торчит обгоревшая обложка «Знаменитых рассказов». Консервные банки, которые я не смогла унести с собой, пропали — должно быть, мистер Лумис забрал их; во всяком случае, в кострище их нет. Моё второе ружьё тоже исчезло. В глубине пещеры, в прохладной щели, я нахожу единственную вещь, до которой мистер Лумис не добрался — мою половинку курицы.
Я снова переживаю этот кошмар — теперь, когда пишу о нём. Его наихудшая часть — что я действительно решилась убить Фаро. Какое счастье, что я не нажала на спуск! Однако факт остаётся фактом; и поэтому я чувствую себя таким же убийцей, что и мистер Лумис. Теперь нас двое в этой долине.
И всё-таки я убила Фаро, хотя и не с помощью ружья.
Глава 24
Идёт дождь, и я укрываюсь в глубоком дупле старого дерева. Здесь я проспала почти всю прошлую ночь, после того, как начало лить; тут даже ноги не распрямишь, к тому же я боюсь пауков. И всё же я проснулась с возродившейся в душе надеждой. Лодыжка почти зажила, однако основная причина моего приподнятого настроения не в этом. Я наконец решила, что мне предпринять. Выработала план. Вот он:
Первые дни после того, как меня подстрелили, я ничего не соображала, была как в тумане. Кажется, меня лихорадило, но термометра, чтобы измерить температуру, не было; лодыжку раздуло, выглядела она отвратительно — синяя с одной стороны и ярко-красная с другой. Я даже не пыталась ходить — так мучительно болела раненая нога; когда мне куда-нибудь было нужно, я прыгала на здоровой ноге. По большей части я просто валялась, завернувшись в одеяло. И много спала.
Иногда издалёка доносился шум: то рокот тракторного двигателя, то стук молотка — но не могу поручиться, что мне это не мерещилось. Если бы мистер Лумис знал о моём бедственном положении, он бы запросто нашёл меня с помощью Фаро — я не смогла бы убежать. Но он не знал; когда он видел меня в последний раз, я удирала во все лопатки, из чего он, должно быть, заключил, что обе пули прошли мимо. Поэтому он, решив, что я всё равно никуда не денусь, занялся какими-то другими делами и упустил свой шанс.
Именно в один из дней, когда я много спала, ко мне пришёл сон, и с тех пор он повторился много раз. Поначалу он был довольно туманным; я осознавала только, что шагаю по какой-то незнакомой местности. При пробуждении меня охватило разочарование — я по-прежнему находилась в своей долине.
Я всегда испытывала скуку, когда другие люди рассказывали мне свои сны. Сама я до этого своего последнего сна видела их редко, да и то всегда забывала сразу же после пробуждения. Но это моё сновидение показалось мне самым важным из всех, что я когда-либо видела или о которых слышала. Оно возвращалось ко мне много ночей подряд, оно подчинило себе моё сознание. Вот так во мне и зародилась надежда, а потом и вера в то, что есть на земле другое место — место, в котором я могла бы жить. И там меня ждут, там я нужна: я видела классную комнату с полками, на которых теснились книги, а за партами сидели дети. Их некому учить, и поэтому они не умеют читать. Они тихо ждут, глядя на дверь. Во сне я видела лица этих детей, и мне очень хотелось узнать их имена. Похоже, они ждут уже целую вечность.
Вот почему я решила уйти из долины. После инцидента со стрельбой я убедилась, что мистер Лумис — сумасшедший. Мира между нами быть не может. Я жила в постоянном страхе, боясь, что он либо увидит меня, либо выследит; от любого необычного звука — шороха сползающей по каменистому склону гальки, треска древесного сучка, даже шёпота ветра в листве — у меня кровь в жилах стыла. Долина, которая всю мою жизнь служила мне домом и пристанищем, теперь, казалось, была напоена угрозой, от которой мне не скрыться, куда бы я ни пошла и что бы ни делала.
План не сразу вырисовался в моём сознании с полной отчётливостью; поначалу это было лишь смутное томление, приходившее, когда мне было особенно тяжко. Тогда я вспоминала приснившееся место и гадала, где же оно находится. Насколько мне помнится, что-то похожее я посетила в детстве. Оно точно не на севере — и мои родители, и мистер Лумис говорили, что там только мёртвая пустыня. Может, на юге? В той стороне много долин, и во всех есть фермы, магазины, школы... Ведь могут же там быть люди, живые люди? Или это слишком нереалистично?
Я отправлюсь к ним. Приготовлюсь к долгому путешествию и длительным поискам. Буду идти, как шёл мистер Лумис: не снимая противорадиационного костюма и таща за собой тележку. В дорогу прихвачу бинокль и, возможно, ружьё. Каждый день буду преодолевать как можно большее расстояние в поисках детей из своего сна.
Когда план был выработан и я прониклась сознанием того, что это не просто фантазия, но что я претворю его в жизнь, оказалось, что нужно позаботиться и подумать о многом. Я не имела понятия, осталось ли в тележке какое-либо продовольствие, и если да, то сколько. Само собой, мне также потребуется вода. Я не знала, ни как управляться с воздушным баллоном, ни подойдёт ли костюм мне по размеру. Но самой важной задачей было придумать, как украсть костюм и тележку, да так, чтобы меня при этом не заметили и не подстрелили. Один человек, Эдвард, уже расстался с жизнью из-за этого костюма; и я не сомневалась, что мистер Лумис убьёт меня без промедления, если ему представится такая возможность.
И всё же он оставил меня в покое на целый месяц. Не знаю, почему. Мне известно только, что он всё время был занят: каждое утро я слышала, как он заводил трактор; двигатель гремел — иногда слабее, иногда сильнее — далеко за полдень. Несколько раз я, прячась за кустами, спускалась пониже и наблюдала. Мистер Лумис обрабатывал культиватором огород и подсыпал удобрения на поля. Эти занятия, похоже,
