Меня словно что-то пригвоздило к земле. Я понимала, что надо бежать и хватать тележку, но никак не могла поверить, что мой враг действительно ушёл. Почти пять минут я лежала недвижно в траве и дрожала. Посмотрела на юг: мистер Лумис шагал быстро, ещё мгновение — и скроется из виду. Наверняка не оглянется. Я поднялась на ноги и помчалась к дому.
Я перебежала через поле и дорогу к тележке. Почему-то раньше она мне казалась больше размером; под воздействием погоды краска на ней свернулась и облупилась. Подняв зелёный чехол, я заглянула внутрь. Всё, что было мне нужно, лежало на месте: костюм, упаковки с пищевыми рационами, баллон со сжатым воздухом, даже счётчики Гейгера. Пройдёт совсем немного времени, и моя жизнь будет полностью зависеть от этих вещей; тележка со всем её содержимым — залог моего выживания в чуждом мире. Я стала перед тележкой, взялась за оглобли и подняла их. Они оказались не такими тяжёлыми, как мне представлялось. Я потянула вперёд, колёса легко побежали по густой траве лужайки, и тележка выкатилась на дорогу.
Я шла мимо родного дома. Перед моим мысленным взором вставали картины прошлого; я видела этот дом глазами того ребёнка, каким была когда-то: вот я карабкаюсь по ступенькам, торопясь на ужин, а вот сижу на веранде вечером и любуюсь светлячками. Дедушка раскачивает меня на качелях; а сейчас кто-то запел... Картина более позднего времени: ночь, я сижу на качелях и воспаряю в романтических мечтах, представляя себе свою дальнейшую жизнь... А потом — война. Я ощутила возросшую тяжесть тележки, которую тащила за собой, и прибавила шагу.
Дорога уводила вверх. Колёса сухо шелестели по гудрону. Свежий ветер шевелил траву и листья, бросал пыль мне в лицо. С каждым шагом я, казалось, уходила всё дальше от своей прежней жизни; и однако всё, что попадалось мне на глаза, словно бы сильнее натягивало узы, привязывавшие меня к родной долине. Я миновала остатки старой хижины, угнездившейся на дереве. Как представляла я себе свою жизнь, будучи ребёнком? Вспомнить было трудно, но, во всяком случае, ничто в моём детстве не подготовило меня к тому, что происходило сейчас.
Я обернулась. Дорога была пуста. Интересно, где мистер Лумис, ждёт ли он меня у камня до сих пор? Я представила себе его ярость, когда он обнаружит, что его тележка пропала, что его обвели вокруг пальца. Я так нервничала, что с трудом заставила себя повернуться и зашагать дальше. Попыталась найти поддержку в своём сне: классная комната, лица детишек... Но картинка, не задерживаясь, улетучивалась из моего сознания.
Я направлялась в мёртвую зону. Рядом с дорогой текла речка — она приходила сюда откуда-то снаружи; возможно, где-то там мои пути-дороги ещё пересекутся с нею. Вода была чиста и прозрачна, как всегда, и её журчанье между камнями звучало в моих ушах прекрасной музыкой. И тем не менее всё, чего касалась эта вода, умирало. Я вспомнила Фаро, и на глаза навернулись слёзы.
Я опять подумала о мистере Лумисе. Скоро я увижу его в последний раз. Собственно, этой встречи можно было бы избежать. Я так и хотела сделать; и всё же что-то во мне противилось этому желанию. Это непонятное чувство тяготило, словно гиря, словно вес тележки, упорно тянущей меня назад, тогда как я торопилась вперёд и вверх по дороге. Мне вспомнились лицо моего больного гостя и собственная печаль при мысли о том, что он умрёт. На пастбище внизу замычала корова, словно догадывалась, что я ухожу от неё. Или уже ушла.
Если я встречусь с этим человеком, что я ему скажу? Он будет вне себя от бешенства, захочет убить меня. Сделает всё, чтобы не дать мне уйти. Начнёт запугивать, рассказывать об ужасах мёртвой зоны, об одиночестве пустых дорог и молчаливых полей. Заговорит о трупах в домах и в автомобилях; будет уверять, что другого такого места, как моя долина, нет — он долго шёл, много видел, везде искал. Он будет просить: вернись домой, вернись, вернись, я оставлю тебя в покое, только вернись!..
Следующие несколько минут, я, напрягая все силы, тащила тяжёлую тележку вверх по крутому участку дороги и не была вообще в состоянии о чём-либо думать. Как справа, так и слева к обочинам стали подступать деревья, а вскоре на меня упала тень леса. Я шла, не поднимая глаз. Дорога перевалила вершину холма и выровнялась; справа показался участок, густо заросший подлеском. Я бросила оглобли на землю, нашла место, где были спрятаны мои пожитки. Мешок и бутыль с водой положила в тележку и оттащила её к самой границе мёртвой зоны. Вынула костюм и влезла в него; прицепила на спину баллон с воздухом, а затем быстро покатила тележку с холма вниз, в направлении Огдентауна, после чего вернулась обратно, на это самое место, с тетрадью и ружьём.
Солнце сейчас стоит высоко над восточным гребнем, долина прекрасна в утреннем свете. Не знаю, где мистер Лумис и что с ним происходит, но буду упорно ждать. Он придёт обязательно, и я должна поговорить с ним. Возможно, его голос станет последним человеческим голосом, который я услышу в своей жизни.
А вот и мистер Лумис. Я вижу его — он едет на тракторе.
Я рада, что смогла рассказать свою историю.
Глава 26
С самого начала этот разговор пошёл не так, как я себе воображала. Мистер Лумис гнал трактор на предельной скорости; на коленях у него лежал карабин. Я кричала ему: «Стойте! Остановитесь!» — но он и не думал сбрасывать скорость. Решив, что, наверно, грохот двигателя заглушает мои крики, я в отчаянии вскинула ружьё и выстрелила. Не знаю, услышал ли выстрел мистер Лумис, а если и так, то он его проигнорировал. Трактор въехал на самую вершину Бёрден-хилла и остановился напротив того места, где пряталась я. Мистер Лумис спрыгнул на землю и впился глазами в дорогу, ведущую к Огдентауну.
Сердце у меня колотилось, я растерялась и не знала, что предпринять. Мой враг стоял спиной ко мне, но я не могла в него выстрелить. Я даже не была уверена, смогу ли выдавить из себя хотя бы звук; однако когда я попыталась заговорить, голос мой неожиданно зазвучал довольно твёрдо.
— Бросьте ружьё, — сказала я.
В то же мгновение он вихрем развернулся и выстрелил наугад в направлении моего голоса, ещё не увидев меня, а ведь я была всего футах в двадцати пяти от него. Я поняла, что это конец. Мне шестнадцать, я столько трудилась, чтобы жизнь шла нормальным чередом, а сейчас я умру. Меня накрыла волна разочарования, такого горького, что, отхлынув, она унесла с собой даже страх. Я стояла и смотрела в лицо своему врагу. Не знаю, почему он не убил меня. Вместо этого, увидев свой костюм, мистер Лумис завопил:
— Это моё! Ты же знаешь, что это моё! Сними его сейчас же!
— Нет, — отрезала я. — Как бы не так!
Он навёл на меня ствол карабина. Я не шелохнулась. Я совершенно не представляла себе, что делать, поэтому сама удивилась, когда внезапно с моих губ слетела фраза, — удивилась тому, что, оказывается, мозги не совсем отказали мне. Теперь я понимаю, что эти слова спасли мне жизнь.
— Да, — проговорила я, — вы можете убить меня... как убили Эдварда.
Несколько мгновений он молча таращил на меня глаза, потом встряхнул головой, как будто думал, что расслышал неправильно, если вообще расслышал. Однако ствол карабина чуть опустился, и мой противник сделал шаг назад.
— Нет, — произнёс он, — откуда ты знаешь... — Голос его был слаб.
— Вы сами сказали, когда болели. Вы рассказали о том, как выстрелили ему в грудь. Вам пришлось после этого латать дырки в костюме.
Мистер Лумис отвернулся. Какой-то миг он стоял, не двигаясь; не уверена, но, кажется, плечи его дрожали. Потом он тихо проговорил:
— Он пытался украсть его... так же, как и ты сейчас.
— Вы не оставили мне выбора, — возразила я. — Я не желала погибать, а вы лишили меня всего. Зимой я бы умерла от голода там, на склоне. Я не желаю жить, словно дикий зверь, на которого безжалостно охотятся. И я никогда не смирюсь с ролью вашей пленницы.
По мере того, как я говорила, голос мой звучал всё крепче:
