Реквием

снаружи, смеялись, что-то выкрикивали, дразнили друг дружку. Теперь же здесь все недвижно и тихо; слышно лишь дуновение ветра в плюще.

Мне становится не по себе. Другим, похоже, тоже. Мы преодолевали последнюю милю торопливо, двига­ясь плотной группой; нас поддерживала надежда на настоящую еду, на крышу над головой, на возмож­ность почувствовать себя человеком. Но теперь все умолкли.

Рэйвен подходит к двери первая. Она поднимает руку, чтоб постучаться, мгновение колеблется, потом все-таки стучится. В темноте стук кажется гулким и чрезмерно громким. Ответа нет.

— Может, они ушли добывать еду, — говорю я. Я пытаюсь утихомирить зарождающуюся панику, скребущий душу страх — такой прежде приходил ко мне в Портленде всякий раз, когда я пробегала мимо кладбища. «Лучше поторопись, — говорила Хана, — а то они схватят тебя за пятки».

Рэйвен не отвечает. Она берется за дверную ручку и поворачивает ее. Дверь открывается.

Рэйвен, обернувшись, смотрит на Тэка. Тот снима­ет с плеча ружье и идет в дом. Рэйвен, кажется, испы­тывает облегчение от того, что он взял инициативу на себя. Она снимает с пояса нож и тоже входит в дом. Остальные следуют за ними.

Запах тут ужасный. Слабый свет проникает во тьму, вливаясь через открытую дверь и сочась через щели между планками, которыми заделано разбитое окно. Нам видны лишь очертания мебели. Большая ее часть разломана или перевернута. Кто-то вскрикивает.

— Что случилось? — шепотом спрашиваю я. Джу­лиан находит мою руку в темноте и сжимает. Никто не отвечает. Тэк с Рэйвен уже продвинулись в глубь комнаты. Под их ногами хрустит битое стекло. Тэк берег ружье за ствол и с размаху бьет по деревянным план­кам на окне. Планки легко ломаются, и в комнате ста­новится светлее.

Неудивительно, что тут так воняет: из переверну­того медного котелка высыпалась еда и загнила. Когда я делаю шаг вперед, из-под ног в разные стороны шмы­гают какие-го насекомые. Я стараюсь сдержать подка­тившую к горлу тошноту.

— О боже, — вырывается у Джулиана.

— Я посмотрю, что наверху, — говорит Тэк, не по­нижая голоса, и я подпрыгиваю от неожиданности. Кто-то включает фонарик, и луч скользит по полу, усыпанному чем ни попадя. Я вспоминаю, что у меня тоже есть фонарик, и пытаюсь нашарить его в рюкзаке.

Иду вместе с Джулианом на кухню, держа фонарик перед собой, как будто он может нас защитить. Здесь за­метно больше признаков борьбы: несколько разбитых стеклянных банок, еще больше насекомых и гниющей пищи. Я стараюсь дышать через рукав. Вожу лучом фо­нарика по полкам кладовки. Здесь до сих пор хранятся неплохие запасы: банки с маринованными овощами и солониной выстроились ровными рядами рядом со связками вяленого мяса. На банках наклеены аккурат­но подписанные этикетки, указывающие где что, и у меня вдруг отчаянно кружится голова. Я вспоминаю рыжеволосую женщину, склонившуюся над банкой, — как она улыбается и говорит «Бумаги уже почти не осталось. Скоро нам придется угадывать что где».

— Вес чисто! — объявляет Тэк. Мы слышим, как он топает обратно к лестнице, и Джулиан тянет меня по короткому коридору в главную комнату, где до сих пор стоит большая часть группы

— Снова стервятники? — мрачно интересуется Гордо.

Тэк проводит рукой по волосам.

— Они не искали ни еды, ни припасов, — сообщаю я. — Кладовка до сих пор полна.

— Возможно, это были вовсе и не стервятники, — высказывает предположение Брэм. — Возможно, эта семья просто ушла.

— И перед уходом разнесла все в щепки? — интере­суется Тэк. — И бросила все свои запасы еды?

— Может, они просто спешил, — упорствует Брэм. Но я вижу, что он и сам в это не верит. В доме так и витает нечто неправильное, тошнотворное. Здесь про­изошло что-то очень скверное, и все мы чувствуем это.

Я подхожу к открытой двери и шагаю на крыльцо, вдыхаю чистый воздух, пахнущий простором и просы­пающейся растительностью. Лучше бы мы сюда не приходили!

Половина народу уже выбралась наружу. Дэни медленно бродит по двору, раздвигает траву руками — ищет что-то, что ли, — словно бредет через воду глуби­ной по колено. За домом разговаривают на повышен­ных тонах. Потом сквозь шум раздается голос Рэйвен:

— Назад! Не ходите сюда! Я сказала — назад!

У меня все внутри сжимается. Она что-то нашла.

Рэйвен выходит из-за дома, запыхавшись. Ее глаза горят гневом.

Но она говорит лишь:

— Я нашла их.

Ей даже не требуется добавлять, что они мертвы.

— Где? — хрипло спрашиваю я.

— У подножия холма, — бросает Рэйвен, потом протискивается мимо меня в дом. Я не хочу возвра­ щаться внутрь, в ту вонь, и темноту, и лежащий на всем флер смерти — во всю эту неправильность, в зловещую тишину, — но возвращаюсь.

— Ну, что нашла? — спрашивает Тэк. Он так и сто­ит посреди комнаты. Остальные расположились во­круг него полукругом, безмолвные и застывшие, и на мгновение, когда я снова вхожу в комнату, мне кажет­ся, будто я вижу статуи в полумраке.

— Следы огня, — говорит Рэйвен, потом добавляет чуть тише: — Кости.

— Так я и знала! — голос Корал звучит пронзитель­но, с нотками истеричности. — Они были здесь! Так я и знала!

— Они уже ушли, — успокаивающе произносит Рэйвен. — Они не вернутся.

— Это были не стервятники.

Все резко оборачиваются. В дверном проеме стоит Алекс. В руке у него зажато что-то красное — не то лента, не то полоска ткани.

— Я же тебе сказала не ходить туда! — говорит Рэй­вен. Она смотрит на него свирепо — но я вижу под гне­вом страх.

Алекс, не обращая на нее внимания, проходит в комнату, встряхивает ткань и поднимает, чтобы всем было видно. Это длинная полоса красной пластиковой ленты. На ней отпечатаны повторяющиеся изображения черепа со скрещенными костями и слова: «ОСТО­РОЖНО: БИОЛОГИЧЕСКАЯ ОПАСНОСТЬ».

— Весь этот участок был обтянут, — сообщает Алекс. Лицо его ничего не выражает, но голос звучит сдавленно, как будто он говорит сквозь шарф.

Теперь я сама превращаюсь в статую. Я хочу что-то сказать, но в голове ни единой мысли.

— Что это значит? — спрашивает Пайк. Он живет в Диких землях с детства. Он практически ничего не знает о жизни на огороженных территориях — о регу­ляторах и инициативах здоровья, о карантинах и тюрьмах, о страхе заразиться.

Алекс поворачивается к нему.

— Зараженных не хоронят. Их либо зарывают по­дальше, на тюремном дворе, либо сжигают. — На мгно­вение взгляд Алекса оказывается прикован ко мне. Я единственная здесь, кто знает, что тело его отца без­вестно погребено в крохотном тюремном дворике Крипты. Я единственная, кто знает, что Алекс годами навещал импровизированное кладбище и маркером написал на камне имя отца, чтобы спасти его от забве­ния. «Мне очень жаль», — пытаюсь мысленно сказать я ему, но Алекс уже отвел взгляд.

— Рэйвен, это правда? — отрывисто спрашивает Тэк.

Рэйвен открывает рот — и закрывает обратно. На мгновение мне кажется, что она станет отрицать это. Но Рэйвен наконец произносит тоном человека, сми­рившегося с судьбой:

— Похоже, это регуляторы.

Все дружно ахают.

— Черт! — бормочет Хантер.

— Не верю! — заявляет Пайк.

— Регуляторы... — повторяет Джулиан. — Но это значит...