Когда-то здесь жили только члены секты… Впрочем, сейчас здесь живут, по большому счету, они же — бывшие члены секты, которые не очень-то охотно впускают в свои катакомбы посторонних.
Здесь все друг друга знают, все связаны общими делами и преступлениями, здесь сердце нашей, как говорили несколько лет назад, Империи. Империи бомжей, нищих и попрошаек, среди которых, кстати, настоящих бомжей теперь не так уж много.
Попрошайничество — выгодный бизнес, позволяющий многим и многим подвизающимся на этой стезе людишкам жить если и не роскошно, то вполне обеспеченно, и в этом им помогает действительно крепкий общак.
Большинство наших нищих живут в своих квартирах, выходят работать строго по графику на заранее определенные для них точки, некоторую сумму из выручки ежедневно или раз в неделю сдают старшему. Никто не жалуется, все довольны и счастливы.
А под землей живут либо сумасшедшие, которым это нравится, либо совсем опустившиеся алкаши, либо — бывшие члены секты Сабнэка, которые хотя и не исполняют уже предписанных обрядов, но и наверх поднимаются только работать. Привыкли, должно быть. А может быть, ждут…
Да и потом, пребывание под землей полезно с профессиональной точки зрения. Все бледные, серые, изможденные, особенно дети, таких больше жалеют и лучше подают.
Пока все не уладится, Наташке придется побыть с ними. Малоприятное времяпрепровождение, ну да что делать, а если обкурится или нанюхается опять, то здесь, по крайней мере, к ментам не попадет.
А Ласточка позаботится об остальном.
За что эту женщину прозвали Ласточкой, ума не приложу. Наверное, хотели поиздеваться. Я бы назвал ее Труп… Нет, лучше Зомби.
Ласточка законченная наркоманка, героиновая. Все, что зарабатывает, тратит на наркотики, а зарабатывает она прилично. Обычно Ласточка сидит в переходе метро с двумя маленькими детишками, сидит молча, уставившись в одну точку, может сидеть часами и не шевелиться, пока старший из детей, девятилетний Гошка, не скажет, что пора уходить.
Было довольно поздно, вот-вот закроется метро, и Ласточка с детьми должна была уже вернуться.
— Я ее боюсь, она чокнутая, — ворчала Наташка по дороге, — пусть лучше я с кем-нибудь другим останусь.
— С кем? С мужиками?.. Отведу тебя к Уроду, будешь знать.
— У нее глаза такие… Она меня задушит ночью.
— Зачем ей это?
— Потому что она уродина, а я красивая.
Я рассмеялся.
— Нужна ты ей.
На самом деле Ласточка вовсе не сумасшедшая, она просто отсутствует. Ее оболочка ест, спит, колется, подчиняясь простейшим нервным импульсам, и между тем терпеливо дожидается, когда, развалившись наконец, отпустит бесцельно болтающуюся где-то поблизости душу восвояси для более удачных перерождений.
Как бы там ни было, но я давно уже полагаю, что она в высшей степени разумная женщина, разумнее многих обитателей подземелья. Как существо чуждое иных радостей, кроме героина, Ласточка абсолютно надежна. И я уверен на все сто, что к моему поручению присматривать за Наташкой она отнесется со всей степенью серьезности, ибо знает, что от этого будет зависеть, насколько регулярно и какого качества будет поступать к ней волшебный белый порошок.
Ласточка с Гошкой и Викой появились в подземелье года полтора назад. Девочка была совсем еще крохотной, мальчишке — чуть больше семи, но более серьезного и рассудительного ребенка я до сих пор не встречал.
«Бабушка умерла, — объяснил Гошка. — И мы остались бездомными. А маме лекарства очень нужны».
На самом деле Ласточка успела бабушкину квартиру продать. А деньги… «Ну не помню! — разводила руками Ласточка. — Вроде дали мне какие-то деньги! А куда они потом девались — ума не приложу!»
Когда мы пришли, Гошка кормил маленькую Вику. Девчонка, видимо, только что проснулась, поэтому ела растворимую овсянку из пакетика, которая за версту пахла ананасами, довольно вяло.
Гошка сердился, пытался раскрывать ребенку рот насильно, а Вика вертела головой и хныкала. Хныкала, впрочем, тоже вяло.
Ласточка спала, свернувшись калачиком на своем матрасе и укрывшись с головой драными одеялами.
В каморке воняло мочой и, как я уже говорил, ананасами. Сочетание этих запахов с непривычки вызывало трудно преодолимую тошноту.
— Ты что, в первый раз ребенка кормишь?! — напустилась на мальчишку Наташка.
— А что, я с ней всю ночь буду сидеть? — буркнул Гошка. — Она выдрыхлась, а я спать хочу.
— Вот Наташка ее и покормит.
Я подтолкнул девицу за сальную занавеску, закрывающую вход в убогое Ласточкино жилище, пусть делом займется.
Наташка покривилась, но послушалась. Взяла ребенка на колени и принялась пихать ему в рот кашу ничуть не лучше Гошки.
— Она с нами теперь? — тихо спросил у меня мальчишка.
— Ненадолго.
— Это хорошо… Такой не дадут ничего. Ей только в шлюхи можно.
Наташка возилась с ребенком, думаю, она не заметила, как я сунул в грязную Гошкину ладошку пакетик с наркотиком и получил от него взамен несколько фиолетовых бумажек.
— Мамка колет все больше и больше, — пожаловался мальчишка. — Не хватает ей… Нам на жратву почти не остается. Может, скинешь чуток?
— Скину, когда сам работать начнешь.
— Она меня не пускает! — взвился Гошка. — Сколько раз ей говорил. А она — сиди со мной, и все тут! Она боится, что меня менты поймают…
— Как поймают, так и отпустят.
— Вот ты ей и объясни!
— Мне это надо? У меня таких, как ты, до хрена и больше.
Гошка насупился.
— Мама умрет уже скоро. Тогда я буду сам по себе.
— Вот тогда и поговорим.
Он прав, не долго ему мучиться, освободится как раз, когда нужен будет больше всего. Из парнишки выйдет толк, этот точно не попадется. А попадется — так выкрутится.
Но сейчас не о нем думать надо, и планы на будущее строить пока рановато. Всем и вся здесь владеет Кривой, а я выкручиваюсь как могу, на свой страх и риск, кусая локти от досады, потому что время сейчас самое что ни на есть удачное, и уходит оно, как золотой песок сквозь пальцы, не оставляя в руке ни песчиночки. Время работает на других, а я только строю планы, один грандиознее другого…
Только бы получилось все сейчас! Только бы устроилось все, как задумано!
Кривому пора уходить. Он не чувствует времени, не видит золотого песка, который рассыпается по округе и который гребут лопатами другие. Я не знаю почему… Его объяснения логичны и состоятельны, но я в них не верю. Не верю в благоразумие и простоту запросов.
Кривой хитрый и жадный. Да, он еще и осторожный, но не до такой же степени!
Кривому почти полностью принадлежит бесчисленная когорта московских нищих — прекрасно организованный коллектив, состоящий из чокнутых старушек, алкашей, беспризорников, штатных и внештатных сотрудников фирмы «Нищие и К», которые чуть ли не трудовые книжки у него имеют. И держится Кривой за этот свой статус честного бизнесмена руками и ногами, на корню обрубая любые завязки, связанные с наркотиками, покупкой детей из домов малютки и рабов у чеченцев.
Ну хочется ему быть честным бизнесменом! Честным — среди воров, убийц и наркоманов! Не ту
