Все четким стало и чужим,Прозрачно-призрачным и жутким,И притаился — недвижим —Весь мир земной, и сердце с ним,Как странник медленный и чуткий.Немая, светлая тоскаНеслышно в душу проникала;И вдруг, острей, чем сталь клинка,Мелькнуло острой мысли жалоИ боль глубоко в плоть впилась.О старость, старость, не тебя лиВпервые слух и взор объялиВ тот напряженно-тихий час?Алушта. 1917
«Не верь свидетельствам простым…»
Не верь свидетельствам простымНи рук твоих, ни глаз, ни слуха…Над крышей вьется легкий дым,Жужжит за плотным ставнем муха;Потертый, кожаный диванПросторней и свежей постели,И пыльный томик — Мопассан —Лежит нетронут две недели;Усадьба спит полденным сном,И лишь порой, неугомонный,Мальчишка тонким голоскомС реки пронзает воздух сонный.Все это было много разИ так привычно, так знакомо;Но стали сказкою для насЗаглохший сад со старым домом.Не верь ни слуху, ни глазам:Улики нет былому мигу;Мы жизнь читаем по складам,Как дети маленькие книгу;И лишь иным бывает знакИ явен темный лик мгновений,Как обнажают наш костякЛучи высоких напряжений.Париж. 1925
«Должно быть, в карты или в кости…»
Должно быть, в карты или в костиИли побившись о заклад,Я проиграл лихому гостюВсе то, чем стал бы я богат.Когда и как случилось это:В бреду ли или с пьяных глаз?..Но час расплаты — черный час —Наверно, был отмечен где-то.Все чаще в жуткой мгле ночейИ днем средь гула городскогоМелькает взгляд — не знаю, чей, —Звучит неявственное слово.И что печали прежних лет,Тоска разлук и скорбь утраты,Когда на сердце горя нет,И все ж оно тисками сжато?Давно не помнит ни о чемИ только бьется торопливо,Как будто за моим плечомРасчета ждет игрок счастливый.Париж. 1925