соображать. О вашей внеш¬ности я промолчу. Мне не хочется по второму разу произно¬сить комплименты. Если вы решите искать себе другого ру¬ководителя — что ж, это ваша прерогатива. Но говорю вам честно, этим вы меня разочаровали. Я никак не думал, что вы способны легко бросить начатое дело. Если вы считаете, что я помогаю вам из жалости, тогда вы просто плохо меня знае¬те. Я самовлюбленный эгоцентричный придурок, крайне ред¬ко обращающий внимание на заботы других людей. Меня абсолютно не задевает ваша речь, мне нет дела до вашей низ¬кой самооценки и мне ровным счетом наплевать, будете ли вы писать диссертацию у меня или у кого-то другого. — («Ко¬нечно, ему было не наплевать, иначе бы он сейчас не сопел и не пыхтел»). — Ваша девственность вовсе не что-то постыд¬ное. Меня она вообще не касается. Мне просто хотелось, чтобы вы улыбнулись и… — Он вдруг замолчал, протянул руку и осторожно приподнял подбородок Джулии.
Их глаза встретились. Габриель наклонился к ней. Их гу¬бы разделяло не больше двух-трех дюймов. Джулию обдава¬ло жаром его дыхания.
Шотландское виски и перечная мята…
Они оба молча пили запахи друг друга. Джулия закрыла глаза, высунула язык, облизав пересохшие губы. Она ждала, что будет дальше.
— Facilis descensus Avemi, — прошептал Габриель, и ла-тинские слова, похожие на заклинание, эхом отозвались у нее в душе: «Спуск легок в ад» .
Габриель отдернул руку, резко выпрямился и быстро вер¬нулся к такси. Хлопнула дверь.
Джулия открыла глаза, глядя вслед удаляющейся маши¬не. Ноги отказывались ее держать, и она привалилась спи¬ной к двери.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
За время этого кошмарного вечера в «Лобби» Джулия пере-жила несколько мгновений, когда ей казалось, что Габриель ее вспомнит. Увы, мгновения эти были слишком мимолетны и исчезали, словно паутинки, унесенные ветром. И потому Джулия, будучи честным человеком, усомнилась в себе.
А что, если ее первая встреча с Габриелем была попросту сном? Увидев его фотографию, она влюбилась в изображение и придумала события, которых на самом деле не было. Воз-можно, и она, вслед за Рейчел и Эроном, бросилась прочь из разгромленного дома. Шла не разбирая дороги, заблудилась, вышла к яблоневому саду, где и заснула. И там ей приснился этот сон, который стал квинтэссенцией всех мечтаний оди-нокой девушки, тоскующей по романтической любви.
Такое вполне могло быть.
Джулия не опасалась за свою психику. Она не раз читала
о людях, настолько уверовавших в свои фантазии, что те ста-новились частью их реальности. Психологи в таких случаях советовали спокойно и обстоятельно поговорить с самим со-бой, найти убедительные доводы и… объявить эту тему исчер-панной. Главное после такого сеанса психотерапии — про-являть стойкость, не позволяя себе сворачивать на тропу прежних иллюзий.
Джулия охотно провела бы с собой такой сеанс, но для этого ей нужно было напрямую спросить Габриеля, действи-тельно ли он ее не помнит. Когда они танцевали и она увиде-ла замешательство на его лице, то впервые подумала, что дело не в профессорской надменности, а в особенностях разума Габриеля. Почему-то его разум противился этому воспоми¬нанию. И тогда Джулия отступила. Еще неизвестно, как вне-
запное воспоминание отразилось бы на его разуме. Вдруг
разумом случилось бы то же, что шесть лет назад случилось
кофейным столиком Грейс? Подумав об этом, Джулия ре-шила ничего не предпринимать.
Помимо доброго сердца и умения сострадать, Джулия
обладала врожденной тактичностью. Она понимала: даже если ты что-то знаешь о другом человеке, далеко не всегда можно и нужно ему об этом говорить. Тактичность делала ее терпеливой, умеющей дожидаться подходящего момента. А пока момент не настал, нужно довольствоваться теми условиями, и которых находишься, и наилучшим образом приспосабли¬ваться к ним.
Профессор Эмерсон не был тем, в кого она когда-то влю-билась и с кем провела удивительный вечер в яблоневом са-ду. Подумав об этом, Джулия поняла, что с профессорской психикой творится нечто странное. Состояние, в котором он находился, нельзя было назвать ни помрачением сознания, ни депрессией. Он пребывал в каком-то непонятном ей возбуждении. Что-то сжигало его изнутри, а он не знал, как погасить этот огонь. И выпивка была весьма опасным средством тушения; особенно если учесть его склонность к спиртному. Это Джулия знала не из книг, а из наблюдений за поведением
своей матери-алкоголички. Конечно, доброта спасает не всех и не всегда. Но доброта умеет хотя бы не усугублять состоя-ние того, кому не в силах помочь.
Для Габриеля, с которым она целовалась под звездами, Джулия была бы готова на все. Одно его слово, малейший намек на то, что она ему нужна, — и она бы, не колеблясь,
спустилась за ним в Ад и нашла бы его там. Она бы прошла по всем кругам Ада, не побоявшись чудовищ и преодолевая все преграды, только чтобы вывести любимого в мир света и жизни.
Но профессор Эмерсон не был ее Габриелем. Ее Габриель умер. Исчез, оставив лишь память о себе и крохотные частички себя, обитавшие теперь в теле жестокого и измученного клона. Однажды Габриель уже чуть не разбил ее сердце. Она не позволит, чтобы это повторилось.
Прежде чем покинуть Торонто и вернуться к Эрону и той дистопии, которая звалась ее семьей, Рейчел во что бы то ни стало решила взглянуть на жилище Джулии. Однако под раз¬ными предлогами Джулия несколько дней откладывала визит подруги. Габриель тоже пытался отговорить сестру, считая, что это может иметь непредсказуемые последствия. Зная ха¬рактер Рейчел, он опасался, что, увидев убогую «студию», его сестра молча соберет все вещи Джулии и перевезет подругу в более пристойное место. Не исключено, что прямо в одну из гостевых комнат пентхауса брата.
Не нужно обладать слишком богатым воображением, что¬бы представить реакцию самого Габриеля на такую перспек¬тиву.
Дальше отказывать Рейчел в гостеприимстве Джулии не позволяла совесть, и потому в воскресенье, во второй поло¬вине дня, Рейчел заявилась в ее «хоббитову нору».
Ожидая подругу, Джулия нервничала. Она не стыдилась своего жилища. Конечно, ей было далеко до аскетизма сред¬невековых святых. Она любила удобства, но роскошь пентха¬уса Габриеля была для нее столь же непривычна, как лачуги и пещеры, где обитали подвижники древности. Джулия вовсе не считала, что ей подсунули негодное жилье. Прежде чем подписать договор аренды, она все внимательно осмотрела. Честно говоря, жилище ее устраивало. Безопасный район. Чисто. Квартирная плата вполне ей по карману. Но одно дело — жить здесь самой, и совсем другое — показать свое жилье Рейчел, привыкшей к иным условиям.
— Сразу хочу тебя предупредить: квартирка маленькая, — сказала она Рейчел, встретив подругу у входа в дом. — Я живу на аспирантскую стипендию, а она, сама понимаешь, не за¬шкаливает. Подрабатывать я не могу, поскольку у меня сту¬денческая виза и мне никто не даст разрешение на работу. Если снимать жилье в кондоминиуме, в каком живет Габри¬ель, боюсь, что там за месяц мне пришлось бы заплатить боль-ше, чем здесь за год.
Рейчел молча слушала и кивала. Габриель вполне красоч¬но обрисовал ей жилище Джулии. Он очень просил сестру
держаться от комментариев, поскольку до сих пор сожалею о своем отвратительном поведении, когда Джулия предложила ему остаться на чай.
Но все предупреждения, все доводы разума мгновенно улетучились из головы Рейчел, едва Джулия ввела ее внутрь и
закрыла дверь… Клетушка в старом доме. Владелец — скряга и экономит на ремонте. Мебель — такое же старье. Единственные приличные вещи — это простые занавески, покрывало на кровати и то, что Джулия привезла с собой. Рейчел не устраивала сцен. Она молча обошла «студию» вдоль и по-
перек, заглянула во встроенный шкаф, в ванную, после чего и остановилась возле «кухонной зоны», глядя на старую поцарапанную электроплитку и такую же, не вчера купленную
микроволновку. И тут нервы Рейчел не выдержали, и она за¬ревела так, словно ей самой предстояло здесь жить.
