намекал, что болезнь не причина, чтобы не работать. И вообще, все это одно притворство.
– Давай, давай, операторы уже погрузились в автофургон.
Честер бросил в рот маленькую мятную лепешку.
– Ушла. – Ливи бросилась к двери.
Все было хуже, гораздо хуже, чем она себе это представляла. Хвостовая часть самолета торчала с фасадной стороны здания, как острие стрелы. Можно было подумать, что это сцена из фильма-катастрофы. Языки пламени выскакивали то тут, то там. Воздух был раскален, и пахло чем-то острым. Здание было уже окружено пожарными машинами и полицейскими автомобилями, и все еще подъезжали новые. Пожарные сновали внутри здания, выскакивали из него, стараясь сбить пламя водой из мощных брандспойтов. Жители нижних этажей были уже эвакуированы. Ливи слышала плач и крики. Ни вой сирен, ни треск пламени не могли заглушить их.
За ограждениями уже вовсю трудилась пресса. Стояли телекамеры и громкоговорители, работали репортеры, фотографы и техники. Все двигалось на первый взгляд хаотично, однако к строго намеченной единой цели.
– Надо действовать налегке, – сказала она Бобу, уже взвалившему камеру на плечо. – Сразу схвати все здание. Даем полную картину со всеми грузовиками, пожарными и каретами «Скорой помощи».
– В жизни ничего подобного не видел, – пробурчал Боб, уже нацелившись камерой на видимую часть самолета. – Можешь представить, что там творится внутри?
Ливи покачала головой. Она не хотела ничего представлять. Там были люди. Она с трудом подавила приступ тошноты. Ей надо сделать репортаж.
– Вон там Ридер.
И она посмотрела, куда показал Боб.
– Это помощник начальника пожарного депо.
– О’кей. Послушаем, что он может нам рассказать.
Ливи продралась сквозь толпу. Ее толкали, пинали, но она привыкла. Она знала, как прорваться к цели сквозь людскую толпу любой плотности. И была уверена, что ее команда последует за ней всюду.
Подойдя к самому краю ограждения, Ливи закрепилась на своей позиции и взяла микрофон на изготовку.
– Шеф Ридер. Я Оливия Кармайкл из Вашингтонского отделения «Новостей мира». – Она ухитрилась сунуть микрофон прямо ему в лицо, сильно наклонившись над ограждением. – Вы можете сказать, что случилось, какова категория пожара?
Ридер недовольно взглянул на микрофон, потом на Ливи.
– Самолет национальной авиакомпании выполнял чартерный рейс. – Голос у него был хриплый и раздраженный. – Мы еще не знаем причины катастрофы. Повреждены четыре этажа. С трех все эвакуированы.
– Вы не можете сказать, сколько человек было в самолете?
– Пятьдесят два, включая экипаж, – и отвернулся, чтобы «пролаять» очередное приказание в мегафон.
– Не было попыток установить с ними связь? – упорно донимала его Ливи.
Ридер бросил на нее почти ненавидящий взгляд.
– Мои люди пытаются к ним пробиться с крыши и с нижних этажей.
– А сколько еще людей осталось в здании?
– Поговорите с управляющим, я занят.
Он ушел, и Ливи сделала Бобу знак остановить запись.
– Хочу попытаться разузнать, сколько людей осталось в доме. – И повернулась к звукооператору: – Сбегай на радио. Постарайся выяснить номер рейса, направление полета и возможные причины крушения. А мы подготовимся к передаче с места событий. Жду тебя ровно через пять минут.
Она снова стала пробиваться сквозь толпу. У стены сидела женщина в старом халате, прижимая к груди фотоальбом. Ливи, устремившаяся было на поиски управляющего, подошла к ней.
– Мэм.
Женщина взглянула снизу вверх. Лицо у нее было бледное, глаза сухие. Ливи присела на корточки. Женщина в шоке, поняла она.
– Не надо сидеть на холоде, – мягко сказала она. – Вам есть куда пойти?
– Они разрешили мне взять только вот это, – ответила женщина, еще крепче прижимая к себе альбом. – Вы слышали, как ударило? Я подумала, что настал конец света.
Голос у нее был пронзительно тонкий. Ливи вздрогнула.
– Я чай заваривала. Весь мой фарфор разбит. А он мне от мамы достался.
– Сожалею.
Слова были отчаянно не те. Но что можно было сказать этой несчастной? Ливи тронула женщину за плечо:
– Давайте пройдем вон туда. Там врачи, они о вас позаботятся.
– У меня здесь еще друзья живут. – Женщина посмотрела на верхние этажи. – Миссис Макгивер из 607-й квартиры и Доусоны из 610-й. У них двое детей. Они успели выскочить?
Ливи услышала, как от пожара лопнуло еще одно оконное стекло.
– Я не знаю. Попытаюсь выяснить.
– У младшего был грипп, он сегодня не пошел в школу.
Потрясение сменялось скорбью. Ливи видела это по выражению глаз женщины. Позже нахлынет отчаяние.
– У меня его карточка здесь, в альбоме.
Наконец она начала плакать. Надрывные рыдания раздирали Ливи сердце.
Сев рядом с ней у стены, Ливи обняла женщину. Та была хрупкая, слабая, как листок на ветру. Ливи очень боялась, что от младшего Доусона не осталось ничего, кроме фотокарточки в этом вот альбоме. И, еще крепче обняв женщину, Ливи заплакала тоже.
Кто-то тронул ее за плечо. Взглянув вверх, она увидела Торпа.
– Торп, – едва выговорила она, но глаза ее были красноречивей всяких слов.
Торп ласково поднял женщину на ноги. Та все еще крепко прижимала к себе альбом. Торп обнял ее и, что-то приговаривая на ухо, повел к бригаде «Скорой помощи». Ливи опустила голову на колени.
Необходимо взять себя в руки, если она хочет выполнить задание. Репортер не должен позволять себе личных эмоций. Она услышала, что кто-то рядом сильно закашлялся. Дым забивал легкие. А ветер все гнал и гнал его на людей.
– Ливи. – Торп уже снова был рядом и протягивал ей руку.
– Я в порядке, – сразу же заявила Ливи.
Раздался новый взрыв. Кто-то закричал.
– О господи! – Она посмотрела на дом. – Сколько еще людей внутри?
– Никак не могут пробиться на шестой этаж. Кто бы там ни был, они погибли.
Ливи кивнула. Голос Торпа был спокоен, бесстрастен, но сейчас ей было необходимо именно это.
– Да, знаю. – Она глубоко вздохнула. – Мне надо дать в эфир репортаж с места событий. А что ты здесь делаешь?
– Я ехал на студию, когда это случилось.
У нее на щеке было пятно сажи, и он стер его большим пальцем. Торп старался говорить беззаботно.
– Но это не моя территория, Ливи. Репортаж я делать не собираюсь.
Ливи смотрела мимо него, туда, где врачи «Скорой помощи» отчаянно боролись за жизнь человека, получившего сильные ожоги.
– Как бы я хотела тоже этим не заниматься. – Откуда-то донесся плач девочки, зовущей мать. – Ненавижу эту часть нашей работы – копаться в кровоточащих людских ранах.
– Да, это нелегкое дело, Ливи.
Торп ее не коснулся. Ему хотелось, но он знал, что сейчас не нужно.
Ливи оглянулась. К ней пробивалась ее команда. Ливи взяла записку с наскоро нацарапанными сведениями.
– Ладно, будем снимать отсюда, на фоне здания, – и, вздохнув, повернулась к камере. – Когда я войду в кадр, покажи сначала весь дом.
С микрофоном в руке она ждала связи со студией.
– Потом сфокусируй на самолет и опять на меня.
В наушниках раздался счет. Сейчас начнется съемка.
– С вами Оливия Кармайкл. Я около жилого дома, в шестой этаж которого сегодня утром в девять тридцать врезался самолет, выполнявший чартерный рейс номер пятьсот двадцать семь.
Боб показал здание, а она продолжала:
– Причина катастрофы еще не выяснена. Пять пожарных команд эвакуировали кого смогли и теперь пытаются пробиться на шестой этаж и к самолету. На борту находилось, вместе с экипажем, пятьдесят два человека. Самолет выполнял полет в Майами.
Камера снова высветила Ливи.
– Пока мы еще не можем указать число пострадавших. Здесь несколько машин «Скорой помощи». Тяжелораненые немедленно будут отправлены в больницу.
Торп стоял сзади и наблюдал, как Ливи ведет репортаж. Лицо ее было спокойно, но во взгляде – настоящий ужас. Сознавала она это или нет, но взгляд делал только весомее ее слова. На щеках еще виднелись следы пыли и сажи. «Она хорошо делает свое дело, – подумал Торп, – может, и потому, что постоянно подавляет свои чувства». Он-то видел, каких усилий ей это стоит. Но зрителям, кто заметил ее скрытое смятение, это делало ее лишь понятнее и ближе.
– Репортаж вела Оливия Кармайкл из Вашингтонского отделения «Новостей мира».
Она подождала, когда их уберут из эфира, и сняла наушники.
– Ладно, – обратилась она к Бобу, – пойди сделай несколько медицинских кадров, а я узнаю, не пробились ли они еще на шестой этаж. И срочно пошли курьера на студию. Им пригодится все, что мы отсняли.
Ливи чувствовала, что самообладание полностью вернулось к ней. Она не собирается разваливаться на куски.
– Отлично, – одобрил Торп.
Ливи посмотрела на него. Он был олицетворением спокойной, сдержанной, скрытой силы. И ее вдруг неприятно взволновало, что на какое-то мгновение она ощутила необходимость в его поддержке. Непозволительная роскошь!
Торп улыбнулся и откинул с ее лба выбившиеся пряди. Прическа была испорчена, да и понятно.
– Хочешь, чтобы я был поблизости?
Ливи глядела на него, злясь на себя и недоумевая: ну почему ее так легко растрогать?
– Не старайся быть любезным со мной, Торп, – тихо ответила она. – Мне проще, когда ты со мной невежлив.
Торп наклонился и легонько коснулся ее губ.
– Я позвоню тебе вечером.
– Не надо.
Но он уже уходил прочь.
Ливи круто отвернулась. Черт бы его взял
