осталось как и было», «в стране все под контролем – кто гадил – того накажем». А вот в какой стране – совершенно непонятно. И уж самые серьезные сомения вызывает сохранность документа. Как он умудрился пролежать в Главном Архиве Министерства Иностранных дел свыше 500 (!) лет и так замечательно сохранился? Но пускай он трижды подлинный, хотя место и время его «обретения» довольно неожиданные, есть основания сомневаться в том, что интерпретация корректна. Где из текста следует, что это именно «Ярлык» на княжение? Москва и вообще Русь нигде не упоминается. Какие основания считать этот текст доказательством «монголо-татарского» владычества на Руси? Ведь как «монголо-татарский» этот документ интерпретируется преимущественно по контексту, руководствуясь все тем же геббельсовским принципом – «общеизвестно, что…», а контекст-то как раз и вызывает сомнения. По сути, ничего, кроме «общеизвестно, что русские платили дань «монголо-татарам», а это про дань и подчиненные народы, стало быть, про Русь.
Нет повести печальнее на свете…
Теперь обратимся к еще одному замечательному источнику «Повесть о битве на Калке, и о князьях русских, и о семидесяти богатырях». «…Из-за грехов наших пришли народы неизвестные, безбожные моавитяне, о которых никто точно не знает, кто они и откуда пришли, и каков их язык, и какого они племени, и какой веры. И называют их татарами, а иные говорят – таурмены, а другие – печенеги». В принципе – известный текст, опираясь на который можно было бы исключить «монгольский» след. Кто такие печенеги, довольно хорошо известно. И если это = «татары», то вся история Руси становится другой. Но нет, «татары», если верить летописям, это какой-то особый субстрат.
Основной источник, из которого берется информация о «Батыевом нашествии» – «Повесть о разорении Рязани Батыем» – посвящен якобы событиям декабря 1237 года. Сохранилось в списках, самые старшие из которых датируются второй третью XVI века. Даже официальные советские исследователи соглашаются, что памятник поздний, и допускают последующую редактуру текста: «Вероятнее всего, «Повесть» возникла в конце XIII в.(! –
«В год 6745 (1237). В двенадцатый год по перенесении чудотворного образа Николина из Корсуня. Пришел на Русскую землю безбожный царь Батый со множеством воинов татарских и стал на реке на Воронеже близ земли Рязанской. И прислал послов непутевых на Рязань к великому князю Юрию Ингваревичу Рязанскому, требуя у него десятой доли во всем: во князьях, во всяких людях и в остальном». Река Воронеж – это левый приток Дона. Протекает по территории Воронежской, Липецкой и Тамбовской областей. То есть можно сказать, что «Хан Батый» пришел с Дона. Причем не вторгся в рязанские земли, а встал лагерем и послал переговорщиков, требуя 10% налог… «во всем… во князьях (???), во всяких людях и в остальном…» Батый, конечно, зверь ужасный, но он что, ел на ужин этих «князей», что ли? Почему не запросил мастеровых, зодчих, кузнецов?
А вот если «хан» озвучил «федеральную программу», предполагающую определенную норму представительства (ну и, разумеется, денежного содержания), тогда понятно. Хочешь в «федерацию» – давай своих делопроизводителей, менеджеров и «всяких людей», плати им жалованье и отчисляй налоги в казну. Логично? Вроде пока да.
Почему послы вдруг оказались «непутевыми»? В данном случае это легко прочитать как «беспутный», «безалаберный», ну раз Батый – «безбожный», то и послы у него «беспутные». Но есть один маленький нюансик. «Путем» в древнерусском языке называлась государева/княжеская служба. То есть послы, с точки зрения Рязанских князей, не имели полномочий. А «неизвестные завоеватели» обычно каких послов присылают? «Путевых?» «И услышал великий князь Юрий Ингваревич Рязанский о нашествии безбожного царя Батыя и тотчас послал в город Владимир к благоверному великому князю Георгию Всеволодовичу Владимирскому, прося у него помощи против безбожного царя Батыя или чтобы сам на него пошел. Князь великий Георгий Всеволодович Владимирский и сам не пошел, и помощи не послал, задумав один сразиться с Батыем». Вот ведь какая скотина «благоверный князь Георгий Всеволодович»! Сам, говорит, сражусь (то, что уже сразится, не сомневается – ну просто как И.В. Сталин перед войной. Что война будет – ну никто не сомневался, но почему-то все тормозили… нет, не тормозили, «пытались оттянуть неизбежное»), но уж очень жаден до славы и туповат, не понимает, что только вместе, всем миром супостата одолеем, ну что с него возьмешь – князь, эксплуататор. На самом деле, скорее всего, благочестивый князь занял выжидательную позицию. Он не хотел злить федеральный центр и не хотел особо портить отношения с Рязанью. Сам же, вероятно, рассчитывал выторговать себе какие-то преференции по налогам в федеральный бюджет. Дальше состоялась попытка дать взятку – ну, тут трудно что-либо сказать, поскольку источник очень уж «тенденциозен». «И некто из вельмож рязанских по зависти донес безбожному царю Батыю, что имеет князь Федор Юрьевич Рязанский княгиню из царского рода и что всех прекраснее она телом своим. Царь Батый лукав был и немилостив, в неверии своем распалился в похоти своей и сказал князю Федору Юрьевичу: «Дай мне, княже, изведать красоту жены твоей». Интересно, каким образом происходило общение «некоего из вельмож» и «татар», да и самого князя Рязанского с «непутевыми» послами Батыя, если «никто точно не знает, кто они и каков их язык»? Да и, честно говоря, «сексуальные предпочтения» их тоже загадка. Почему этот вельможа точно был уверен, что Батый клюнет на красоту жены князя? Может, никакие это были не неведомые народы, а люди одного круга, возможно, очень хорошо между собой знакомые. Кто знает, может, Батый в свое время даже сватался к княгине, но получил от ворот поворот. Мотив? Кстати, Батый в «Повести…» называется «царь Батый» и ни разу не назван ханом. Странно… Христианский источник постоянно подчеркивает, что Батый «другой веры», но не говорит какой. «Благоверная же княгиня Евпраксия стояла в то время в превысоком тереме своем и держала любимое чадо свое – князя Ивана Федоровича, и как услышала она смертоносные слова, исполненные горести, бросилась она из превысокого терема своего с сыном своим князем Иваном прямо на землю и разбилась до смерти». Что-то подозреваю я, что княгиня знала, с кем имеет дело. Женщины, конечно, народ эмоциональный, и смерть супруга, безусловно, повод для помешательства, но это все-таки княгиня, а князем на Руси быть ой как опасно, и не понимать она этого не могла, если «царского рода» (а почему в источнике это слово «царского», а не «княжеского», «царь»-то у нас кто? Получается, Батый?), и убивать наследника при приближении «неведомого врага» – какой-то дикий поступок. Особенно когда еще исход битвы не предрешен. Скорее всего, понимала, что у ее сына (как в аналогичной ситуации объяснила свои действия Магда Геббельс в фильме «Бункер») «не будет будущего» при новом правителе. Мочить всех подряд – затея, конечно, для «звероящера-татарина» хорошая, но ведь княжич – это хороший пленник. За него можно получить и выкуп, и обменять, да и просто использовать как своего управляемого наместника. Но княгиня убеждена – жизнь ребенку не сохранят. Опять сильный личный мотив со стороны Батыя? Удивительно, что христианский источник не осуждает женщину, совершившую с точки зрения церкви тяжкий грех – самоубийство. Дальше – стереотипное христианское описание битвы, проигранной рязанцами, но один момент важен: «А князя Олега Ингваревича захватили еле живого. Царь же, увидев многие свои полки побитыми, стал сильно скорбеть и ужасаться, видя множество убитых из своих войск татарских (а вот интересно, может быть, потери и преувеличены, но совсем без потерь война вестись не может, тем более такая длительная. Как осуществлялось пополнение и переформирование «монгольских орд»? Из Каракорума в «теплушках»? –
