Конклав ночи. Охотник

Я размашисто пошагал к нему. Вблизи выяснилось, что высота кочки почти мне по грудь. А то, что я принял за лишайники, лишайниками не являлось. Это были все те же уховертки. Бесцветные полупрозрачные букашки; внутри каждой пульсировала светящаяся желтоватая жилка. Они впились своими крошечными челюстями в постамент, на котором лежал предмет, отдаленно напоминающий небольшой противень с крышкой. Точнее разобрать форму и вид предмета не представлялось возможности, потому что насекомые располагались почти вплотную друг к другу. Самые здоровые твари вцепились в «противень». Наружу торчали брюшки с угрожающе шевелящимися крючками.

Пробормотав десятка два наиболее энергичных проклятий и набравшись тем самым кое-какой решимости, я начал счищать уховерток ножом.

Что тут началось! Насекомые взбесились. Они молотили лапками, изгибались, словно через них пропускали электричество, и стригли, стригли, стригли своими страшненькими «ножницами» на концах тел. А потом начали лопаться. Светящиеся внутренности бесцветных уховерток разлетались брызгами – и обжигали подобно слабенькой кислоте. Руки пока терпели, но, что будет, если капля едкой гадости угодит в глаз?

Недолго думая, я сшиб то, что могло оказаться Книгой Рафли, на пол. Ногами отскреб останки членистоногих стражей. Сделалось видно, что это и впрямь книга, заключенная в переплет из тисненой кожи и застегнутая на два медных замка. Я завернул книгу в стянутую с себя куртку и лишь после этого смог, наконец, перевести дух.

Всего через мгновение выяснилось, что расслабляться было ой как рано.

Мох зашевелился и начал отслаиваться. Сначала небольшими клоками, в основном с потолка и верхней части стен. Однако вскоре стали обнажаться средняя и нижняя части стен и даже пол. А потом – потом мох оторвался сплошным пластом, образовал чудовищное подобие бесформенной лапы и попытался меня схватить. К счастью, это образование было довольно неповоротливым. Чего не скажешь обо мне.

Я задал деру.

Как миновал уховерть, откровенно говоря, не заметил. За спиной шлепало и чавкало огромное, мокрое, мохнатое. Наверняка кровожадное. Поэтому сеточку из копошащихся букашек, способную напугать по- настоящему разве что нервных школьниц, я проскочил вмиг. Лишайники приходили в движение уже повсюду. Ноги все сильнее засасывало, на плечи и голову валились отвратительно хлюпающие ошметки. Думать о том, как я стану выбираться наверх по гладким стенкам колодца, абсолютно не хотелось. Да, в общем-то, и некогда было. Я бежал.

Коридор вился, шел то под уклон, то изгибался буграми. Ничего подобного при движении туда я не замечал. Похоже, подземелье просто-напросто не желало меня выпускать. Вдобавок я стал слышать за спиной тяжелые шаги и шумное дыхание. Был ли это отзвук моих собственных шагов или какое-то существо действительно выбралось из тайного лаза, выяснять не хотелось абсолютно. Становилось все темней, свечение в лишайниках угасало. Чересчур быстро угасало! Наконец меня охватил полный мрак… и коридор закончился.

От стены, в которую я с ужасающим грохотом врезался, пахло ржавчиной. Кажется, это была железная дверь. Я свирепо заколотил по ней кулаками. Через считаные секунды в глаза ударил ослепительный свет, и я прыгнул в это слепящее сияние, крича страшным голосом: «Закрывай!» Да и как было не орать? За мгновение до того, как железная дверь распахнулась, мне почудилось, что до спины моей что-то дотронулось. Легко, почти нежно. Но уверен, прикосновения этого я не забуду до самой смерти. Потому что это было прикосновение вечности – только не той, которая зовется бессмертной памятью человечества, а той, которая ждет наши тела в покойной глубине могилы.

Дверь с лязгом захлопнулась. Я проморгался. Передо мной стоял Игнатьев. Удивительное дело, мы находились вовсе не в тире, откуда начался мой поход за Книгой Рафли, а рядом с лестницей, ведущей к выходу из подвала. Обернувшись, я выяснил, что железная дверь принадлежала «Складу хозяйственного инвентаря», об этом извещала аккуратная фанерная табличка.

Игнатьев смотрел на меня, как еретик на Великого Инквизитора, со смесью уважения и испуга.

– Думал, не выберусь, – мрачно заключил я.

Он утвердительно кивнул.

– Сволочь ты, – сказал я. – Мог бы предупредить.

– О чем, Родя? Клянусь, я понятия не имею, что с тобой произошло. Когда сам спускался туда, кроме стопок старых классных журналов да плесневелых географических карт, не заметил ничего. С другой стороны, я ведь не человек. И был там не для того, чтобы взять, а для того, чтобы оставить.

– Каких, на хрен, карт, Кирилыч? Там лишайники-каннибалы и уховертки, которых в наших краях не бывает.

– Это видел ты, Родя, – мягко проговорил Игнатьев. – Я предупреждал, каждый находит там разное. Например, наш дворник – только лопаты да метлы.

С этими словами Кирилыч вновь распахнул дверь «Склада хозяйственного инвентаря». Помимо воли я отпрыгнул назад… и тут же нервно хохотнул. Действительно, инвентарь. И каморка-то крошечная, три на четыре метра. Никаких вам уховерток, светящихся мхов. Никакого коридора, где бродит чудовище, дышащее вечностью, и прочего пугающего добра. Вернее, зла. Только носилки, лопаты, метлы. Мешок цемента, бочка олифы и тачка без колеса. Под потолком – запыленный плафон с мутной лампочкой.

Я мотнул головой:

– Запирай.

Игнатьев закрыл дверь, повесил замок. На сверток у меня под мышкой он старался не смотреть, но время от времени помимо воли косил-таки глазом.

– Хочешь взглянуть? – спросил я.

– Нет. – Он замотал головой, словно эпилептик. – И тебе не советую. Лучше было вообще ее не трогать. Если высшие проведают, что Кодекс у тебя, я за твою жизнь и мышиного трупика не дам. – Кирилыч помолчал и добавил: – Меня ведь, Родя, даже не столько за Председательницу пытали, сколько за эту Книгу. Хотели, чтоб отдал. А я, дурак, молчал. Думал, она мне власть дарует. Да только ни черта она не дарует. Зато отнимает многое. Почти все.

– Это действительно подлинник Книги Рафли?

– Копия, конечно. И даже не первая. Но ценность ее от этого ничуть не меньше. И вред тоже. Зачем она тебе… – Кирилыч пожевал губами и выдавил, будто пощечину отвесил: – …Человечек?

Вместо ответа я поставил ногу на первую ступеньку, ведущую вверх, и сказал:

– Зачем-зачем… Да какая разница. Не грузись чужими проблемами, старый. Обещаю вскорости вернуть твою прелес-с-сть.

– Да чего там, – отмахнулся Игнатьев. – Это ты не грузись, тезка. Книга ко мне сама вернется. Не в первый раз.

– Что?

– Она меня выбрала, Родя. Признала владельцем. А может, хранителем. И вернется все равно. С тобой или, – он гаденько хихикнул, – без тебя.

– Типун тебе на язык, кровосос, – пробормотал я.

* * *

Весила Книга Рафли килограмма три. Толстые корки скреплялись между собой двадцатью тремя медными кольцами. На кольцах имелись насечки, но такие мелкие, что я и в лупу не смог разобрать, письмена это, рисунки или просто орнамент. Страницы выглядели как пергаментные; все проложены тонкими листами непонятного материала вроде слюды. От раскрытия книгу оберегали два хитрых, тоже медных, замочка. Думаю, при желании сломать их не составило бы труда.

Соблазн полистать одну из знаменитых отреченных книг был, конечно, огромным. Не исключено, что именно этот манускрипт входил в пропавшую библиотеку Ивана Грозного. Что именно в нем безумный царь видел лица или имена бояр, которых считал заговорщиками, посягающими на его власть. Разумеется, то не было правдой ни на йоту.

Если Книгу Рафли впрямь написал Чернобог, каждый знак в ней, каждая точка, каждая виньетка на миниатюрах была пропитана ложью. Достоверной, как самая чистая правда, убедительной и от этого еще