Здесь мне бы полагалось нарисовать подробный портрет конкурента, но, честно сказать, я на это не способен. Моя страсть, ревность и ненависть ко всем тем, кто по каким-то причинам оказывался между мной и Алиной, настолько велики, что любой портрет неизбежно превратится в злобную карикатуру. При этом умом я понимаю, что дело ведь не столько в конкурентах (тем более, что они были весьма заурядными юношами, отнюдь не блиставшими ни красотой, ни талантами), сколько в самой Алине. И все равно ничего не моту с собой поделать!
Да и вообще, не люблю я юношей, хотя бы уже потому, что сам был таким и слишком хорошо понимаю их психологию. Поэтому — к черту подлинное описание конкурента! — скажу лишь, что это был большеголовый белобрысый юноша, крупный и сильный, с бледной, но не слишком противной физиономией. Одет, естественно, в черную кожаную куртку, какие-то дурацкие джинсы и грубые, неуклюжие ботинки на толстой подошве.
Алина представила нас друг другу:
— Это Игорь, он работает слесарем на нашем узле.
Мы обменялись рукопожатиями, причем он протянул руку первым, а я сделал это крайне неохотно, всем своим кислым видом изображая: «Вот только тебя еще здесь и не хватало!»
Спустя минуту моя чудесная возлюбленная подвергла меня новому испытанию — пригласила слесаря сесть и принесла ему чистый стакан. И этот негодяй без малейшего зазрения совести принялся поглощать дорогое немецкое пиво, которое я купил на последние деньги и принес для Алины.
С его приходом разговор стал настолько бессодержательным и пустяковым, что воспроизводить его нет смысла. Но особенно мне не понравилось, когда они принялись горячо обсуждать свои местные дела. Оказывается, коллегу Игоря — такого же «юного слесаря» — соблазнила коллега Алины, опытная, разведенная дама старше его лет на пятнадцать. И теперь это событие живо волновало весь коллектив телефонной станции.
Между тем время неумолимо приближалось к двенадцати ночи. Поскольку автобусы ходили крайне редко, мне пора было собираться — денег на такси я не имел.
Но именно тут мой конкурент вдруг заявил Алине:
— Я, пожалуй, переночую прямо здесь, все равно завтра с утра на работу!
— Где это — здесь? — подозрительно поинтересовался я.
— Успокойся, — вмешалась Алина. — Игорь будет ночевать на стульях в машинном зале. Если хочешь, тоже можешь остаться.
— Да нет уж, я, пожалуй, пойду.
Мысль провести ночь в обществе этого проклятого юноши, а поутру предстать перед Алиной не в самом лучшем виде неумолимо подсказывала единственно верное решение.
Они проводили меня до двери.
Улучив момент, я прошептал Алине:
— Только ты уж тут, пожалуйста, с ним… не того.
— Успокойся, ничего не будет, — заверила она, и я с тяжелым сердцем побежал вниз по лестнице.
Дойдя до автобусной остановки и закурив, я принялся нетерпеливо расхаживать взад и вперед, размышляя о том, правильно ли поступаю. Выпили мы с ней немало, она заметно развеселилась — и вот, в таком состоянии, я оставил ее один на один с конкурентом! Дверь в комнату отдыха не запирается, поэтому он в любой момент может к ней войти…
И вот он входит, в помещении полумрак и тишина, только жужжит аппаратура. Алина, сонная, захмелевшая и полураздетая, лежит на диване, он подкрадывается и начинает приставать. Сначала она, конечно, будет сопротивляться, но потом через какое-то время устанет и тогда может уступить — по знаменитому женскому принципу «лишь бы отвязался»!
Черт! Я сорвался с остановки и бегом бросился назад. К счастью, входную дверь тогда еще не запирали, поэтому я одним махом взлетел на третий этаж и принялся неистово звонить.
Алина открыла и, казалось, даже не удивилась моему возвращению. Пройдя вслед за ней в комнату отдыха, я обнаружил там конкурента. Впрочем, оба они были одеты и, судя по всему, пока только разговаривали.
— Ну вот что, — заявил я чуть отдышавшись. — Я не могу уйти, пока он остается здесь.
— Оставайся тоже, — довольно равнодушно предложил конкурент.
— Нет, я не останусь, но и ты тоже не останешься!
— Я остаюсь.
— А я сказал, что этого не будет.
— Прекрати, — попыталась вмешаться Алина. — Как же вы оба меня утомили!
— Прекрасно понимаю, — кивнул я, — потому хочу и сам уйти, и этого негодяя отсюда вытащить, чтобы тебе никто не мешал.
— Да он, вообще-то, мне и не мешает…
— Зато мне мешает! Короче, юноша, собирайся и пошли!
— Я не пойду.
— Ах, так! Ну тогда, может, выйдем на улицу, поговорим? — стискивая зубы предложил я.
— Нет, не выйдем, — напряженно улыбаясь, покачал головой парень.
Ситуация явно накалялась, но при этом заходила в тупик — хватать его за шиворот и устраивать драку прямо на глазах у Алины было, на мой взгляд, просто неприлично. Если уж хочешь поговорить «по- мужски», то необязательно делать это на глазах у любимой девушки.
Именно это я и попытался ему втолковать, но тщетно — его юношеская психология была совсем иной: то есть, если уж драться, то обязательно перед девушкой, чтобы она, оглашая окрестности испуганными воплями, оттаскивала и разнимала.
Наконец, после того как Алина в третий раз заявила, что безумно хочет спать и мы оба ей осточертели, слесарь предложил компромиссный вариант — он пойдет спать в свою мастерскую. На том и порешили. Простившись с Алиной, у которой явно слипались глаза, мы спустились вниз и разошлись: он направился в подвал, я — на улицу.
Было уже двадцать минут второго, так что теперь мне предстоял долгий и небезопасный путь домой — пешком.
Сначала я шел вдоль забора, внимательно обходя большие лужи и отважно шлепая по мелким, затем свернул налево, ориентируясь чисто интуитивно. Смотрел на собственные ботинки, а видел изящные носки ее звонко цокающих осенних сапог; поднимал воротник своей куртки и вспоминал, как мило это делает Алина, поправляя волосы.
Перейдя через дорогу и пройдя еще метров триста, я неожиданно уперся в железнодорожное полотно. Это меня несколько обескуражило, но, поколебавшись, я все же двинулся прямо по шпалам, хотя рельсы, теряясь в темноте, чем-то неуловимым напоминали дорогу в ад. Минут через пятнадцать я миновал одинокую, совершенно пустую станцию с наглухо закрытыми окошками билетных касс и надписью «Гражданская». Ее освещал фонарь, раскачиваемый порывами ветра и издававший зловещий скрип старой виселицы.
Я миновал станцию с изрядным сожалением — все-таки это было единственное освещенное место, а впереди только темнота да скверное предчувствие, что иду не той дорогой. Вскоре «Гражданская» превратилась в далекую светящуюся точку, и я начал испытывать самое настоящее беспокойство — слева тянулся высокий бетонный забор, за которым где-то вдалеке сияли окна большого многоэтажного дома, а справа — еще того хуже! — простирался темный лес. Теперь я двигался прямо между двух путей, сдерживая желание побежать, чтобы поскорей миновать этот глухой и темный участок. Ни спереди, ни позади огней уже не было, а луна никак не могла пробиться сквозь плотный слой свинцово-серых облаков. Казалось, что в этом месте остановилась не только жизнь — даже ветер стих! — но и время. Не хватало лишь воя волков да кладбища!
А Алина сейчас безмятежно спит в тепле и уюте и нисколько не волнуется о том, как я доберусь до дома! Странно, и с какой стати все свои представления о счастье я начал связывать с одной-единственной девушкой? А ведь это граничило с большим риском! Она могла умереть, изменить мне с другим или подурнеть. Тогда пришлось бы или играть в вечную любовь, безнадежно притворяясь и теряя на это