Вспышки камер.
Затем, по-прежнему молча, я вынесла вперед правую ногу, слегка согнув ее в колене и поставив на носок. Провела по ней ладонями. Фокус-покус. А это новая нога Кэтрин Дин. Я подвернула штанину выше колена, так высоко, как смогла. По внешней стороне лодыжки и колена змеились шрамы, заканчиваясь издевательски уродливым завитком на стопе. Вспышки камер.
Я отпустила штанину брюк, и она соскользнула на место. Затем подняла руки. Изящное движение запястий. И вот грандиозный финал. Запустив пальцы в тщательно уложенную завесу волос, я энергично растрепала их, уничтожив магию мусса, геля и лака. Затем откинула освобожденные волосы с лица. Повернула голову, чтобы все смогли хорошенько рассмотреть шрамы, поврежденную линию роста волос, изуродованное ухо. Некоторые зрители потрясенно ахнули.
Вспышки камер все не прекращались.
Я играла на публику. Я дала им то, чего они хотели, — нет, на этот раз я дала им то, чего хотела сама. Моя игра была безупречна. У меня все еще оставалось то, что нужно, чтобы очаровать толпу. Пусть фотографы снимают досыта; пусть весь зал, заполненный репортерами, фотографами, такими же жертвами огня, как и я, врачами, медсестрами увидит правду; пусть все они хорошенько насмотрятся. Единственные люди, чье мнение меня волновало, сидели в первом
Я вернулась к подиуму, сложила пиджак и оперлась локтями о стойку. Откашлялась.
— Как и все остальные присутствующие здесь, чье тело нельзя назвать идеальным, я не жертва огня. Я выжившая. Год назад каждый раз, видя себя, я хотела умереть. — Мой голос был ясным, спокойным и уверенным. — Но сегодня я честно признаюсь вам: если бы у меня появилась возможность вернуться в прошлое и предотвратить аварию, оставившую мне эти шрамы, но при этом расстаться с людьми, которых я полюбила в своей новой жизни, в своем новом теле, людьми, которые любят меня, несмотря на шрамы; если бы я могла вернуть себе красоту, но при этом потерять их — я предпочла бы шрамы.
Публика взорвалась. Люди вскакивали, хлопали мне изуродованными ладонями, по обожженным лицам текли слезы. Я простояла там еще полтора часа, честно, в деталях, рассказывая свою историю последних восемнадцати месяцев. О боли, страхах, но еще и о любви, о том, чему я научилась, и о победах. Люди то и дело прерывали меня аплодисментами. А когда мое выступление закончилось, весь зал стоя встретил меня овацией, которая длилась минут десять.
И наслаждаясь нехитрой радостью собственной смелости, удивляясь, что могу спокойно стоять здесь и глядеть на моих поклонников — у меня снова появились поклонники! — я посмотрела в любящие глаза Томаса и подарила ему свою лучшую улыбку, улыбку кинозвезды. И он кивнул и рассмеялся.
С этого момента вечер пошел замечательно.
Кэти сделала это. Она заявила о себе, вернула свою славу. Или мир принимает ее такой, как есть, или может катиться ко всем чертям. Это был невероятный вечер, полный смеха и радости. С нами была Дельта, в этом все дело. Подливка на бисквите, да. А затем Пайк, которому не нашлось места в переполненной аудитории, встретил нас в бальном зале Общественного центра, где организаторы SEBSA быстро устроили Кэти встречу с восхищенными поклонниками. Она провела там час, давая автографы, фотографируясь с другими выжившими в огне и медицинским персоналом. Кэти предложила финансово поддержать фонд медицинских исследований ожогового центра, чем привела доктора Бартоломью и других членов управления в экстаз.
А что она не стала делать, так это давать интервью. Я еще ни разу не видел, чтобы журналисты так старательно расталкивали пациентов ожогового центра, только чтобы остаться ни с чем. Смотрелось это не лучшим образом.
— Они получили все, чего хотели, сделав свои фотографии, — объяснила Кэти, пожав плечами. — Им совсем нет дела до моих слов. У них есть фото.
Она вовсе не злилась на них, просто была практичной.
А затем мы ушли.
— У нас голодные дети, так что мы идем ужинать, — заявила Кэти.
Приоритеты. Мы повели девочек и Дельту с Пайком в пиццерию, сели в углу, смеялись и ели, вспоминая невероятную речь. На нас смотрели, некоторые посетители подходили, чтобы взять у Кэти автограф или сфотографировать ее. А она махала рукой и улыбалась. Затем Дельта полезла в сумочку, вынула разорванный пополам чек за продажу кафе и положила его на стол перед Кэти.
— Я отказываюсь от твоего предложения, — сказала она. — Мне просто понадобилось несколько месяцев, чтобы прийти к решению.
Они с Кэти прослезились и обнялись, а потом мы говорили тосты под пиво и съели вторую пиццу. Мы с Кэти поехали обратно в Ков, девочки крепко уснули на заднем сиденье «хаммера».
Дома, когда они были в кроватях, а над красно-золотым осенним лесом взошла молодая луна, мы переоделись в джинсы и джерси и уселись на крыльце веранды, укутавшись в один из квилтов Мэри Ив.
Кэти сунула руку в карман и достала небольшой надорванный сверток.
— Это прислали два дня назад из Нью-Йорка. Его привез сюда Энтони, придержала Дельта, а я бессовестно вскрыла упаковку, чтобы посмотреть, что это. Потому что это от сестры твоей жены.
Я обреченно взял у нее вскрытый сверток, завернутый в пленку с пупырышками.
— Следовало знать, что Равель еще даст о себе знать. Но не переживай. Я в мире с ней, независимо от того, обоюдное это решение или нет.
— Посмотри, что она тебе прислала.
Я оторвал куски пупырчатой пленки, развернул сверток, который уменьшился до размеров поместившейся в ладонь коробочки. Затем медленно заглянул внутрь. Часы. Фамильные серебряные карманные часы, которые Шерил подарила мне в последний день рождения Этана. Я осторожно перевернул их на ладони, рассматривая.
— Там была записка?
— Нет. Думаю, это все, что она хотела сказать.
Я кивнул. Сунул часы в карман джинсов. Да, сказано достаточно. Я собрал все свои сокровища.
— Новая луна, — сказал я Кэти.
Мы обнялись и стали смотреть, как она поднимается.
Я принес лопату и небольшой узел из моего старого свитера на кладбище семейства Нэтти за домом. Было прекрасное утро, 11 сентября, почти девять.
Первый самолет еще не врезался в башни.
Я выкопал глубокую узкую могилу между надгробных плит родственников Кэти. Теперь они и мои родственники. Затем опустился перед ней на колени и развернул узел, чтобы в последний раз взглянуть на его содержимое. Провел пальцами по игрушечному грузовику Этана. В последний раз коснулся своего сокровища.
Я хоронил свое горе по сыну — не память о нем, а горе. И плакал. Затем встал, вытер лицо, вскинул лопату на плечо и пошел обратно по лесной тропинке.
Кэти с девочками ждала меня у заднего двора. Когда я вышел из леса, Кэти погладила девочек по плечам
— Пап, с тобой все нормально? — спросила Иви.
— Все хорошо? — прошептала Кора.
