Счастье за углом

Маленький, но широко известный факт: в ручьях есть вода. Я нашла отмель с песчаным дном и зашагала к другому берегу, проламывая тонкую корочку льда и искренне надеясь, что мои новомодные водонепроницаемые туристические ботинки оправдают свою рекламу.

Не оправдали.

Холодная вода пропитала толстые носки и захлюпала между пальцами, а я взобралась на противоположный берег и упрямо двинулась на юго-восток.

Пытаясь отвлечь себя сочинением первых слов, которые скажу Дельте.

Привет, кузина, рада тебя видеть. Да, я понимаю, что я идиотка, у которой бензин закончился раньше, чем она куда-то доехала, и которая позволила телефону разрядиться до того, как смогла позвонить и позвать на помощь.

Но ведь все так хорошо начиналось.

* * *

До экстренной прогулки в Ков я провела на Хребте Дикарки счастливую неделю, исследуя свои новые владения. Возможность побыть одной, невидимой и никого не видя, дала мне именно то, что я надеялась найти в доме бабушки — ощущение свободы, и безопасности. Сначала я обыскала лес молодых сосенок за задним двором и нашла бабушкин фруктовый сад — искривившиеся от времени яблони, фиги, полдесятка орехов пекан и целую бахрому высоких плетей черники, отчаянно пытающейся пробиться к солнцу сквозь заросли вечнозеленых елок. Мысленно я сделала пару пометок: очистить сад от сосен. Заказать книгу по садоводству, выращиванию яблонь и орехов. Научиться печь пироги с пеканом.

Там, где раньше был колодец, я нашла лишь бетонную заплатку. Вырыть новый колодец. Два или три новых колодца. Мне нужно много воды. Орошение, защита от пожара. Разбрызгиватели! Я уже решила, что во всем доме будет установлена новейшая система пожаротушения. Прости, Томас, можешь научить меня прятать насадки разбрызгивателей, чтобы не портить чистоту архитектурного стиля, но эта система у меня будет. А еще со стен уберутся все деревянные панели, уступив место огнезащитной обшивке. Я не стану жить в деревянном доме без защитных средств. Одним из первых я распаковала ящик с огнетушителями. И развесила их во всех комнатах, даже в кладовых.

Я осмотрела пустые места на маленькой светлой кухне, где бабушка держала древний холодильник, работавший на керосине, и чуть более современную плиту с баллоном пропана. Папа продал плиту и холодильник, он продал все, за что давали хоть немного денег. Установить электрический холодильник, отметила я, и микроволновку. Я не знала, смогут ли мои нервы смириться с духовкой, пусть даже с электрической, без открытого пламени. Но микроволновка сойдет.

Я любила эту кухню, любила вид из окна над раковиной, выходившего на луг и амбар. Высокие белые шкафчики поднимались до потолка, стены над ними были покрыты аккуратными керамическими плитками, раскрашенными в яркие цвета. Это бабушка их сделала. Чтобы обжечь плитки, она ездила к керамической печи в Эшвилле. А брат Дельты, Бубба, в то время еще маленький мальчик, помогал положить плитку на бетон. Бабушка вдохновила его заняться гончарным делом.

Пол в кухне был выложен большими плитками из красной глины, с вкраплениями белых камешков. В детстве они казались мне случайно разбросанными пятнами, но теперь, когда стол и стулья не портили эффекта, я поняла, что это созвездия. Всё двенадцать знаков зодиака, обе медведицы, Большая и Малая, Орион, Андромеда и другие, другие…

Я сняла ботинки и прошлась по полу в одних носках.

По поводу пола на кухне: почистить, переложить плитку, купить стол со стеклянной столешницей, и никаких ковров!

Я перенесла вниз несколько десятков коробок с чердака и начала распаковывать эту сокровищницу бабушкиных вещей. Больше всего я любила ее скатерти и полотенца, а еще вышитые вручную копии картин известных художников — тут были Пикассо и Ван Гог, Джорджия О'Кифе и Фрида Кало. К вышитому автопортрету Кало — боже, ну почему эта женщина не пробовала восковую эпиляцию для участка между бровей — прилагалась цитата.

«Я рисую автопортреты, потому что я часто одна, потому что лучше всего я знаю саму себя».

Я положила эту вышивку на ящик и долго ее разглядывала.

— Бабушка, тебе бывало здесь одиноко? — спросила я в абсолютной тишине холодного дома. Мне не хотелось так думать о бабушке — я хотела, как прежде, восхищаться ее независимостью, хотела, как и она, провести остаток жизни в полном одиночестве.

Она, конечно же, это одобряла.

Я достала из ящиков ее красно-черные эмалированные кастрюли, чугунные сковородки, глиняные бочонки для сахара и муки. Расставила все это в кухонных шкафах, усадила на комоде глиняные фигурки, поставила там же алюминиевую хлебницу и забавную старую вазу для печенья в виде гаитянской танцовщицы. Чудесную керосиновую лампу я определила на тумбу у раковины, хотя наверняка не смогу заставить себя ее зажечь. Вместо занавесок я временно повесила вышитые скатерти.

Всю стену напротив камина в гостиной, от пола до потолка, занимали встроенные шкафы. Вишневое дерево за все эти годы потемнело и слегка разбухло, кое-где закоптилось, но шкафы все равно потрясали воображение. Я нашла ящик со старыми фотографиями в рамках, расставила их на нескольких полках. Мама, бабушка. Давно погибший дедушка, молодой, красивый, явно задиристый. Нашлись и фото родственников, которых я не узнала.

А еще фотографии собак, кошек, козла. Козла? «Бэ Ба Лу» — гласила подпись на обратной стороне снимка. Кто-то из лежащих на кладбище? До кладбища я еще не дошла. Пришлось сделать мысленную пометку: проверить надгробие Бэ Ба Лу.

Но полки все равно выглядели пустыми.

Подсвечивая себе фонариком, я спустилась в подвал. Там было холодно, темно и пахло сыростью, как в любом старом подвале, но я представляла себе, как он будет выглядеть при свете флуоресцентных ламп, которые я обязательно повешу на стенах из крупных камней. Вдоль стен тянулись толстые деревянные полки, а на полках располагался целый музей старых банок. Не только обычных, для консервации, были и огромные, на два галлона.

— Бабушкины бидоны для молока! — воскликнула я.

У нее же была дойная корова. Дважды в день она давала по ведру свежевыжатого коровьего сока. Бабушка разливала молоко по бидонам и накрывала их чистой марлей. И было видно, как сверху формируется толстый слой желтых сливок.

То сырое молоко и настоящие сливки были для меня лучшим в мире лакомством. Я помнила, как мы с бабушкой ездили в Ков на ее грузовичке. Излишки молока и яиц бабушка продавала кафе.

А кроме молочных бидонов я нашла десятки кобальтово-синих бутылок — некоторые были от содовой, другие — от лекарств, третьим видом оказались потертые заслуженные квадратные бутыли от лучшего средства против морозов: «Викс Вапораб».

Я сняла с полки пустую баночку и попыталась унюхать хоть намек на ментоловый запах детства, но время стерло все следы. Зачем бабушка хранила эти бутылки? Я покопалась в памяти. Бутылочное дерево. Она наряжала во дворе бутылочное дерево. Там был вкопанный в землю столб с дырками по всей длине. Бабушка вставляла в эти дырки сухие ветки деревьев, так, чтобы вышел странный рисунок, а потом надевала на свободные концы веток вот эти синие бутылки. Такое бутылочное дерево отлично преломляло свет и рассыпало синие радуги на двор, цветы и мое лицо.

Все это я отнесла наверх. Синие бутылки, бутыли для молока, для консервации. Мир бутылочного стекла. Как только у меня появится время, я сделаю во дворе синее бутылочное дерево, а пока я расставила их перед шкафами в гостиной и присмотрелась как к сырому материалу.

Как-то на званом обеде меня усадили рядом с Мартой Стюарт, и я спросила ее о секрете простого декора. Она тогда наклонилась ко мне и гордо, как Орстон Уэллс на премьере «Гражданина Кейна», прошептала:

— Комбинирование.