Единожды отвергнув

признается в этом Фелипе. Однако ей самой стало ясно, что между ними образовалась прочная связь, природа которой не поддается объяснению.

Эротическое напряжение, страсть, чувственный голод…

В его объятиях Джессика чувствовала себя как в раю. И одновременно переставала владеть собой, что автоматически влечет ужасные вещи: разрушение, хаос, потерю семейных владений.

Джессика не может, не имеет права рисковать.

Солнце скрылось за горизонтом, небо приобрело расцвеченный золотом фиолетовый оттенок. Джессика смотрела на Фелипе, и ее пальцы покалывало от желания погладить его лицо, ощутить плотность бугрящихся под рубашкой мускулов.

— Нет, я не чувствую ничего особенного.

Выражение его лица не изменилось. Даже в глазах ничего не промелькнуло, но взглядом он словно пришпилил ее к месту. С тем же успехом Фелипе мог бы назвать ее обманщицей, потому что это отражалось в его лице — и в прищуре глаз, и презрительном изгибе губ.

— А что нужно чувствовать? — внезапно раздался голос Серены.

Джессика поспешно отступила от Фелипе на шаг и обернулась. На Серене было узкое красное платье, заканчивающееся у щиколоток широкой оборкой ярко-оранжевого цвета. Непривычное сочетание оттенков удивительным образом шло юной сестре Фелипе, которая и сама будто источала энергию пламени.

— Жару, — нашлась с ответом Джессика.

Серена не уловила подтекста.

— Если тебе жарко сейчас, то дождись января, и тогда я послушаю, что ты скажешь, — усмехнулась она, наливая себе сок. — Январь опаляет.

Опаляет, мысленно повторила Джессика, поймав на себе взгляд Фелипе.

В эту минуту их позвали в столовую.

Ужин прошел спокойно. Казалось, Серена и Фелипе успели наладить отношения. За столом они оживленно болтали. Серена несколько раз сбивалась на испанский, однако, помня о Джессике, брат отвечал по-английски.

Серена рассказала одну из школьных историй, над которой Фелипе добродушно посмеялся. Джессика же наблюдала за ним.

На него приятно было смотреть, вслушиваться в переливы голоса и следить за словесной перепалкой, которую он периодически устраивал с сестрой.

Ловя на себе взгляд Фелипе, Джессика отводила глаза. Совершенно ясно, что ему понятны ее чувства и позже он обязательно вернется к прерванному разговору.

По окончании ужина Серена извинилась, сказав, что хочет позвонить подружке в Ла-Пас. Фелипе разрешил ей выйти из-за стола. Но когда то же самое попыталась сделать Джессика, он возразил:

— Сейчас подадут кофе. Кроме того, сегодня чудный вечер. Давай вернемся в патио, там прохладнее.

Что ей оставалось делать? Они вышли на воздух.

Фелипе сел на деревянную скамейку. Шедшая следом служанка поставила на столик поднос с кофе. Затем наполнила ароматным напитком две чашки и с поклоном удалилась.

Фелипе протянул одну чашку Джессике.

— Держи.

Та поначалу попыталась отказаться — вовсе не потому, что не любила кофе, а из желания избежать соприкосновения рук. Но, осознав свой страх, она поспешила побороть его и быстро взяла чашку. Затем села на другой конец скамьи.

Фелипе следил за Джессикой, пока она не села, после чего откинулся на спинку лавки, вытянул ноги и отпил кофе.

— Дорогая, ты не так тверда, как думаешь.

Его голос был похож на мед — такой же густой, сладкий и тягучий. Джессика увязла в нем, как неосторожная оса. Она ненавидела себя за то, что так бурно откликается на воздействие мужских чар.

— В котором часу ты завтра уезжаешь?

На размытом сумерками лице Фелипе появилась улыбка.

— Утром, после того как обо всем договорюсь с сеньором Пересом. Серену я заберу с собой.

— Не очень-то ей здесь нравится, верно?

— Она любит общение, суету. А здесь царит покой. — Он помолчал, и Джессика физически ощутила повисшую между ними тишину. — Не боишься оставаться здесь без нас?

Ах вот что его волнует!

— Ничуть. В отличие от твоей сестры я не люблю городскую жизнь. Предпочитаю работу на свежем воздухе.

— Перед нашим отъездом Лина упоминала, что ты училась в медицинском колледже.

— Да, в ветеринарном.

— Тебе пришлось бросить его?

Джессика пожала плечами, изображая безразличие, которого на самом деле не испытывала.

— Дома необходимо было мое присутствие.

— Может, когда все устроится, тебе удастся возобновить учебу.

Устроится? Уж не после того ли, как умрет папа?

Внезапно Джессика ощутила огромную усталость.

— Уже поздно, пора спать, особенно если учесть, что завтра нужно встать пораньше, чтобы встретиться с сеньором Пересом.

Должно быть, Фелипе понял ее состояние, потому что не стал возражать.

— Тебе вовсе не нужно вскакивать ни свет ни заря. Я вполне могу отложить отъезд на пару часов и после ланча сам представлю тебя Рубену. Ты нуждаешься в отдыхе.

— Я нуждаюсь в обучении. Или ты забыл? Ведь для того я сюда и приехала. Так что сейчас заведу будильник и к шести утра буду готова.

— Здесь не принято вставать так рано. Это Боливия.

— Готова спорить, что сеньор Перес в шесть часов уже на ногах.

— Да, но…

— Вот и хорошо. То же самое сделаю и я. — Она поставила чашку на поднос. — Спокойной ночи, Фелипе.

— И тебе тоже, дорогая.

Утром Джессика оделась во все еще сумеречной спальне, затем, узнав у заспанной горничной, где находятся конюшни, направилась туда. Солнце едва поднялось над горизонтом, но работники уже вовсю трудились на ранчо.