Агент

Сергей ТютюнникАгент

Батарея капитана Шуваева насмерть соревновалась с душманской группой в точности огня. Батарея выставила гаубицы, а душманы – минометы.

Капитан Витя Шуваев волновался за первый снаряд и от волнения неправильно рассчитал цифры прицеливания.

Орудийная обслуга присела за бугорком, заткнула пальцами уши, открыла розовые рты и дернула шнурок. Гаубица подпрыгнула с оглушающим криком вырвавшегося на волю снаряда. Гаубица подпрыгнула, как грузная баба, под ногами которой юркнула мышь.

Орудийная обслуга плевалась песком и резко двигала вверх-вниз челюстями, чтобы клацнули в ушах перепонки и кончился в головах гул. Гаубица, гавкнув, молча и понимающе, как собака, смотрела в небо одиноким глазом ствола, ожидая следующей команды к лаю.

Первый снаряд из-за Витькиного волнения улетел далеко вперед. Шуваев не нашел на горизонте букета вырванной в воздух земли. Шуваев скрипнул зубами от чувства промаха. Витя стал заново пересчитывать всю свою командирскую работу, слыша над головой завывание чужих мин.

Заблудившийся снаряд прилетел во двор к пуштунскому семейству, которое копошилось по хозяйству на теплом ветерке. Снаряд пробил почву двора, лопнул в глубине и выжег большую яму. Осколками порезало людей, и они усохли от убежавшей из них крови. Остались целыми только дряхлый дед и семилетний мальчик.

Они легли в дрейф судьбы, отдав маленькое земельное хозяйство внаем. Они стали пасти чужих баранов и коз, двигаясь за животными по горячей земле. Но мусульманский бог не давал им возможности удалиться от войны и посторонних людей. Однажды мальчик Султан повредил свою ногу занозой. Ступня загноилась, и мальчик потерял ход. Тогда дед остановил на бетонной дороге автомобильную колонну шурави [1] и попросил помощи. Ногу Султану разрезали бритвенным лезвием «Нева», рану промыли одеколоном, перебинтовали, и вскоре мальчик получил две опоры на грунт.

Однако не успел он полностью выздороветь, как шурави в боевых железных машинах налетели на стадо и украли пятерых овец. Хозяева овец избили деда до полусмерти, окончательно нарушив и без того старый организм. Мальчика не калечили, но выгнали пастухов из кишлака, отобрав за потерянную скотину их землю. Дед и внук без имущества пристали к городу, который тысячу лет лежал на правом берегу желтой реки. А на левом (всего лишь года два) грелась под чужим солнцем русская батарея Вити Шуваева.

Дед, с позеленевшей от долгой жизни бородой, никому не был нужен, кроме Аллаха и маленького внука Султана, а вот мальчика взял к себе налитый молодой силой и имеющий торговый успех дуканщик Махмуд. «Махмуд – самый честный и богатый комерсант» – так по-русски было написано на двери его магазинчика. Надпись эту год назад изготовил прапорщик из батареи Шуваева, не знавший правописания слова «коммерсант». Слово это было выбрано Махмудом на альтернативной основе из предложенных трех терминов: были еще «торговец» и «бизнесмен». «Коммерсант» выиграл за счет красоты звучания. Прапорщик с оранжевым заскорузлым лицом выговорил его с прононсом, и Махмуд определился. За работу он отдал русскому гонконговскую золоченую зажигалку с фотографиями голых и мясистых европеек на боках и китайскую авторучку с красной змейкой на черном фоне. В свою очередь, прапорщик обещал Махмуду отовариваться только в его дукане и сюда же водить своих друзей. Правда, уже за отдельную плату – за каждого клиента следовало давать бакшиш, то есть подарок.

Как «комерсант» Махмуд расцвел с приходом в Афганистан шурави. Лет пять назад его мало кто знал в городе. С появлением «иноверцев» он, как молодой волк, вцепился железными челюстями в кусок, который слишком долго обнюхивали авторитетные дуканщики с давно отлаженным бизнесом. Он поджидал на дороге колонны шурави и скупал все, что можно: кровати, лопаты, каски, проволоку, армейские зимние шапки, кальсоны с начесом и негнущиеся ботинки… Он перепродавал их с выгодой для себя в удаленных от шоссе кишлаках и вскоре купил дукан в бойком месте.

С приходом в город, к мосту через реку, артиллеристов шурави и установлением регулярного движения автоколонн торговля стабилизировалась. Упали цены на армейское имущество, поднялись цены на товар дуканщиков: южнокорейскую радиотехнику, гонконговские презервативы, японские зажигалки, тайваньские очки, китайские авторучки, сингапурские джинсы, кабульские дубленки… Махмуд расширил свое дело и мог теперь нанять людей. Раньше он стоял на пыльной обочине трассы и персонально орал грузовикам и бронетранспортерам, калеча язык:

– Эй, шурави! Че есть, че нада?! Калсон есть? Ручка нада? Махмуд – все есть!

И, прячась от командира за кузовом машины, сержант, задыхаясь и дрожа от чувства измены Родине, шептал Махмуду:

– Есть кальсоны, носки, куртка.

– Контрол! – командовал Махмуд, и сержант нервными руками доставал из вещмешка бирюзовое офицерское белье с начесом.

Теперь про куплю-продажу кричали агенты – пацаны, которых он нанимал за проценты от прибыли с проданного товара. Они налетали на остановившиеся машины шурави и визжали одинаковыми ломающимися от возраста голосами:

–  Че есть, че нада?! Куртка есть? Гандон, ручка нада? Консерв есть? Очки нада?

Такие коммивояжеры состояли на торговом вооружении у всех богатых дуканщиков. Они конкурировали и дрались между собой за рынок сбыта и покупателя. Они разбивали друг другу маленькие носы и металлическими ногтями выцарапывали наглые глаза. Они подбегали к бэтээрам, становились на цыпочки и тянули вверх грязные руки с полиэтиленовыми пакетами, в которых лопались от полнокровия мандарины, серебрились обертки жевательной резины и поблескивали зажигалки.

– Че есть, че нада?

– Патроны есть! – хохмили солдаты, сидя верхом на бэтээрах.

– Контрол! – заинтересованно требовали проверки товара пацаны, а чуть позже, видя направленные в их нечистые носы автоматные стволы и осознав шутку, выливали на голову шурави по ведру отсортированных русских матюков.

В команду рассыльных торговых агентов попал и мальчик Султан. Он был шустрым и не раз залезал на броню бронетранспортеров, что мог сделать не каждый (солдаты прогоняли слишком настырных). Юркий, как ящерица, с бугристой остриженной головой, Султан наверняка достиг бы победы в купле-продаже, если бы достаточно хорошо знал язык шурави. Но языка он не знал. Хотя выучить его было просто. Наполовину состоящий из мата – эсперанто военного времени, – он мгновенно был усвоен теми, кто часто сталкивался с русскими. Однако короткая жизнь Султана прошла в постороннем от шоссе кишлаке, а после снаряда, пущенного артиллеристом Шуваевым с перелетом цели в мирный кишлак, мальчик с дедом пас скотину в нелюдимой песчаной степи. Он лишь два раза сравнительно долго видел шурави. Когда те резали ему больную ногу и когда воровали овец. Оба свидания не научили Султана языку. И он день за днем проигрывал торговую войну. А однажды проиграл окончательно.

В тот раз он взобрался на борт бронетранспортера, где полулежал в отдыхе сержант Юрка Макаров, начавший лысеть, несмотря на свои двадцать лет от роду. Юрка лениво полулежал, как удав, и лениво курил сигарету «Памир» под солдатским названием «Нищий в горах» (на сигаретной пачке был изображен одинокий путник с котомкой за плечами на фоне горного хребта). Юрка лениво смотрел на город, лениво следил за карабкающимся на борт Султаном и лениво процедил ему вместе с выплывшим изо рта дымом:

– П’шел нах’ отсюда!

– Че есть, че нада? – тарахтел пацан заученный пароль и продолжал лезть наверх.

– Жопа есть, – все так же лениво вытащил из себя звуки Юрка Макаров.

– Шо-о-опа-а? – загипсовался на месте Султан и, выпучив глаза, стал шарить внутри себя в поисках смысла. Но там, внутри, среди товара, который обычно предлагали на продажу колонники, «шопы» не было. Не было ее и среди ругательств. И Султан, не найдя в себе значения сделки, медленно и угрожающе против возможного обмана предложил проверку качества:

– Кантро-о-ол! – и вперил сверкающие глазенки в черный пух на большом лбу Макарова.

Толпа сопливых бизнесменов вокруг бронетранспортера взорвалась издевательским смехом. Толпа знала качество предложенного товара.

Конкуренты стащили Султана за ноги с борта бэтээра, стали щипать черными ногтями и совать в ребра каменные кулачки. Торжествующие и беспощадные, они после ухода колонны гнали Султана до самого дукана и кричали над его шишковатой головой унизительные клички.

«Самому честному и богатому комерсанту» Махмуду рассказали, как в очередной раз опозорился его человек. Улыбались соседи – владельцы процветающих магазинов. Махмуд налился злой кровью и крикнул Султану подойти поближе. Тот подошел, бережно протягивая руку с пакетом непроданных мандаринов. Махмуд вырвал пакет и махнул мускулистой ногой для пинка Султану. Но тот, как ящерица, вильнул в сторону, и хозяин запустил в воздух свою пыльную туфлю без задника. Сделанная из советского офицерского полуботинка, туфля шлепнулась на дорогу. Махмуд скрипнул зубами и направил электрическую дугу взгляда на своего агента. Султан сжался в точку, располагавшуюся где-то в животе, пожалел, что увильнул от удара, поднял туфлю, принес ее в обеих своих ладонях и обул на коричневую ногу хозяина, как хрустальный башмачок Золушке. Махмуд сжал костлявыми пальцами лысую бугристую голову мальчишки, развернул его спиной к себе и влепил-таки пинка. Султан улетел недалеко, приземлился на колени, встал, боязливо оглянулся на хозяина и пошел к деду, который сидел недалеко в тени, как замшелый камень, и наблюдал «расчет и увольнение с работы» своего внука. Султан сел рядом, положил