Изумрудный цвет мгновенно перешел в рубиновый. Шар оторвался от пола, подпрыгнул метра на полтора вверх, едва не задев Клея, на мгновение неправдоподобно завис в верхней точке, а затем опустился вниз и снова позеленел.
— Как это понимать? — растерянно спросил Клей.
— Должно быть, нечто вроде подтверждения, — предположил Ферри.
— Впрочем, с тем же успехом это может быть и отрицание.
— М-да… — протянул Клей, продолжая задумчиво смотреть на шар. Впрочем, — вдруг оживился он, — есть идея!
Клей подошел к шару почти вплотную.
— Если это «да», — произнес он раздельно, — то пусть исчезнет…
Клей огляделся, но благодаря его стараниям комната почти опустела. На мгновение его взгляд задержался на Ферри. В глазах Клея мелькнули озорные огоньки.
— Ну, ну, — не на шутку испугался Ферри.
— А что? — невинно произнес Клей. — Потом я «сотворю» тебя снова.
— Сотворишь… Таким, каким ты меня представляешь. Но это будет уже совсем не тот Ферри. Нет уж, уволь.
— Так и быть, — милостиво согласился Клей. — Тогда, — он снова повернулся к шару. — Если это было «Да», — пусть опять будет стол.
Стол возник в ту же секунду.
— Теперь, — сказал Клей, — осталось выяснить, что представляет собой «нет»… А потом можно будет сыграть в игру, которой я увлекался в детстве: отгадывать, когда тебе отвечают только «да» или «нет».
— Выяснить не сложно, — заметил Ферри, Он пересек комнату и встал рядом с Клеем.
— Как будет обозначено «нет?» — спросил он, глядя на шар.
На этот раз шар остался на месте, но его изумрудный цвет перешел в яично-желтый.
— Что это было? — спросил Ферри, обводя рукой широкий полукруг в воздухе. — Волшебство?..
Яично-желтый цвет сделался еще более ядовитым.
— Видишь? — сказал Клей. — А ты еще сокрушался, что в мире не осталось ничего неизвестного… Обитатели этой планеты знали больше, чем мы с тобой.
— Подожди, — отмахнулся Ферри и снова повернулся к шару. — Значит, есть законы природы, которые нам, вот ему и мне, земной науке — еще не известны?
Шар резко покраснел.
— И все, что здесь только что происходило, подчинялось этим законам?
Шар замигал рубиновым светом.
— Прощай, миссионерство! — засмеялся Клей. — Придется тебе еще раз повернуться спиной к самому себе и заняться сокрушением современной физики.
— Не паясничай, — поморщился Ферри. — Лучше подумай о том, как нам добыть всю эту информацию… Могли бы мы получить соответствующую информацию? — обратился он к шару.
Шар пожелтел.
— Неправильно ставишь вопрос, — заметил Клей.
— Ты прав, Клей, это не вопрос, скорее разочарование.
— А я, кажется, понимаю. Его так запрограммировали те, кто жил здесь раньше.
— Спасибо за пояснение — до этого я и сам как-нибудь додумался бы. Но почему? Почему они не захотели ни с кем делиться своими знаниями?
— Может быть, законы природы нельзя дарить в готовеньком виде, их надо выстрадать самим.
— Зачем же тогда вся эта фантасмагория? — произнес Ферри.
— Не знаю… Возможно, затем, чтобы разбить нашу привычку все абсолютизировать. Твою привычку…
— Придется взять его с собой на Землю. Там разберемся, — сказал Ферри.
Шар снова засветился желтым светом.
— Он не хочет на Землю, — заметил Клей.
— Что значит — не хочет? В конце концов это только машина.
Желтый свет стал ослепительным.
Ферри сделал шаг по направлению к шару.
Шар затрепетал, словно птица, попавшая в силки.
— Берегись, Ферри, — закричал Клей.
— Плевать я хотел! — Ферри протянул руку.
В то же мгновение желтый свет погас. Шар сорвался с места, проскользнул между Клеем и Ферри, рванулся к закрытой двери и, беспрепятственно пройдя сквозь нее, исчез.
Клей и Ферри растерянно посмотрели друг на друга, потом на оставшуюся невредимой дверь.
— Черт знает что, — пробормотал Ферри. — Двадцать сантиметров титановой стали!
Клей уже пришел в себя.
— На его месте я поступил бы точно так же, — задумчиво сказал он.
— М-да… — Ферри вздохнул. — Так мы ничего и не узнали. — Он почему-то улыбнулся. — Ну что же, переворот в физике откладывается.
— Ошибаешься, узнали, — возразил Клей. — И немало.
— Ты о чем?
— Мы узнали, что этот переворот неизбежен. А это уже кое-что.
Михаил Кривич, Ольгерт Ольгин[2]
Что-то стало холодать…
Каждое событие, большое или малое, меняющее судьбы человечества или отношения соседей по лестничной клетке, каждое событие кто-то замечает первым. Первым говорит «смотрите!» или «ах!» или что-нибудь в этом роде.
Трехлетняя Вика, возвращаясь с родителями домой из Зоны Нетронутой Природы, съежилась, подтянула колени к подбородку, передернула плечами и жалобно сказала:
— Ой, мама…
Девочка заболела вечером. Глубокой ночью скорая помощь доставила в центральную клинику одного за другим еще нескольких больных с весьма странными симптомами. Утром, после сто шестнадцатого случая, неведомая медицине болезнь была названа в теленовостях «синдромом Вики». Когда солнце было близко к зениту и взволнованные граждане спешили домой с работы, все больничные койки в мегаполисе были заняты. Страдающих «синдромом Вики» перестали госпитализировать.
Признаки заболевания, которые публично огласил в вечерних известиях Главврач, были уже знакомы каждому. Легкий озноб, покраснение носа и ушей и, наконец, крохотные бугорки на поверхности кожи, напоминающие пупырышки на теле ощипанного гуся.
Директор города расстегнул запонку, закатал рукав, провел рукой от локтя до кисти. «Началось», — подумал он, но без тревоги, а скорее с чувством обреченности, смешанным в то же время с какой-то неосознанной гордостью, что вот он, Директор, со всеми явными признаками «Вики», останется здесь, у себя в кабинете, и, если придется лечь в больницу, он ляжет последним. А потом он забыл о своем недомогании, потому что пришел Главврач со сводкой в руках, положил ее на стол, вздохнул и, конечно, не сказал ничего хорошего.
— Худо, Директор. Уже сорок семь тысяч зарегистрировано. Такого не было и в ноль тридцать пятом, во время вспышки эпидемического паротита… Но тогда у нас хоть что-то было — ну, ихтиоловая мазь хотя бы. А сейчас… Словом, чем эту заразу лечить, я не знаю.
