-- А ведь мы с тобой когда-то премило забавлялись в саду, плетя веночки из плюща. Ты потом дарил их своей мамочке... Она была -- сама нежность... -- леди эйп Леденваль снова вытащила из лифа разящий ванилью платок и картинно вытерла сухие глаза.
Мадре перехватил руку сына, непроизвольно сжавшуюся в кулак, и тихо сказал:
-- Алиелор, не обращай внимания на нее. Это -- потом. Сначала -- Аррайда.
Сианн вырвал руку и, шагнув к окну, ухватил Ису за локоть и притянул к себе, сверля ненавидящим взглядом.
-- Дрянь, -- процедил он сквозь зубы. -- Ты ее уже довольно оскорбляла! Учти, если узнаю, что ты причастна к ее смерти, я казню тебя публично, медленно и со вкусом.
-- Мальчик мой! -- Иса возмущенно посмотрела на него, и в самой глубине ее глаз мелькнуло глумливое выражение. -- Как ты можешь? Я так ждала нашей встречи, а ты... -- она снова промокнула платочком уголок глаза. -- Когда я выйду замуж за твоего отца, тебе придется долго просить у меня прощения.
-- Я могу начать уже сейчас? -- неожиданно спокойно произнес Сианн. -- Ну, надеюсь, вы меня простите перед казнью. Подумайте о своей душе... тетушка... если она у вас есть... пока вы еще живы.
Иса фыркнула, смерила несостоявшегося пасынка ледяным взором и, вырвав у него локоть, направилась к выходу. На пороге обернулась и бросила:
-- Я бы на твоем месте почаще оглядывалась, Алиелор... Я так за тебя беспокоюсь! -- и она выплыла за дверь, изящным жестом поправив высокую прическу.
-- Отец, простите за задержку... -- все еще бледный от гнева Сианн повернулся к Одрину и серьезно кивнул. -- Я все сделаю, чтобы вытащить вашу невесту.
Потом он коротко поклонился, быстрым жестом накинул на голову черный капюшон и, стремительно развернувшись, вышел из спальни.
С их уходом наконец-то наступила благодатная тишина, и Мадре, откинув голову, уперся затылком в стену, ощущая ее приятную прохладу. Переждав очередной приступ головокружения, он осторожно двинулся к выходу, перебирая дрожащими руками по панелям. Путь до двери оказался неожиданно долгим и мучительным, но Одрин не сдавался. Мевретт почему-то точно знал, что ему нужно во что бы то ни стало добраться до библиотеки и разыскать там Книгу. Именно Книгу -- с большой буквы, а в ней...
Библиотечная дверь пронзительно скрипнула, и элвилин болезненно поморщился. Потом, словно во сне, пошел мимо книжных ларцов, словно заранее зная, куда идти. Обливаясь потом, добрел-таки до одного из дальних шкафов и немного постоял, уткнувшись лбом в холодное стекло дверцы. Одной рукой открыл эту самую дверцу и пошарил на полке. Практически сразу нашел то, что искал, и осторожно извлек на свет старинный, оплетенный потемневшей от времени кожей фолиант. Том был тяжелый, и мевретту пришлось опереться спиной о шкаф и съехать на пол, чтобы удержать в руках раскрытую книгу.
Одрин уверенно пролистал страницы и, хотя уже знал, что увидит там, все же непроизвольно вздрогнул. Весь объем листа занимала старинная гравюра, на которой была изображена женщина в странной светлой одежде, обтягивающей тело, точно вторая кожа, и массивных сапогах.
У женщины были короткие рыжие волосы и до боли знакомое лицо.
Сатвер
Я... взлетела... полет был стремительным и коротким... потом вдохнула пронизанную солнечными лучами пыль, зажмурилась и снова упала лицом вперед -- как на тюремных нарах, вытянув руки, чтобы удержаться... мягкое... И полувздох, полустон.
-- Простите... я не нарочно...
В ответ мне донесся громкий глухой стук, точно на пол свалилось что-то увесистое -- так мог бы упасть тяжелый фолиант; а в носу у меня засвербело от колючей пыли. Кто-то чихнул, и я услышала тихий и до боли знакомый голос:
-- Я брежу...
Даже сквозь сомкнутые веки я видела солнечный свет, ощущала его тепло на лице и, полной грудью вдыхая аромат остролиста и озерных лилий, прошептала сквозь душившие меня слезы: -- Одрин... Ну прости меня...
А потом мне сжали плечи и затрясли, точно тряпичную куклу.
-- Триллве! Девочка моя! За что? Откуда ты? -- а я, клацнув зубами, просто схватила его за руки, ощущая под пальцами скользкий шелк и, не открывая глаз, взахлеб стала говорить, боясь, что сон окончится быстрее, чем я успею все ему рассказать.
-- В Сатвере... в тюрьме... допрашивали... старый, отец Олав, и... Торус, я сперва подумала, что Сианн, он заметил кольца... сказал, что такое не покупают и не крадут. И тогда я сказала Олаву, что ты меня изнасиловал! Чтобы объяснить...
Слезы неудержимо побежали из-под сомкнутых век.
-- Я не... должна была так говорить, запуталась просто... Я не боюсь их... боюсь, что ты мне не простишь.
А потом я почувствовала горячие, чуть подрагивающие ладони на своих скулах, и жених ласково позвал:
-- Триллве, любимая... посмотри на меня.
Я исступленно замотала головой.
-- Нет... не могу... я проснусь и пойму, что тебя нет... Пожалуйста, прости меня... -- и пробовала сглотнуть ком в горле, лицо морщилось... но слез больше не было...
-- Я есть, Арри, и мы с тобой в Твиллеге, -- дыхание на щеке и легкий поцелуй на веках. -- Помнишь библиотеку? Я не знаю, как, не знаю, откуда, не знаю, почему, но мы сейчас вместе. А на помощь к тебе едут Сианн и его Сябик. И разведчикам в городе отдан приказ тебя найти. Я пытался поехать сам, но я не могу... -- в голосе Мадре зазвучало отчаяние.
-- Ты... живой... Одрин... ты есть, -- я улыбнулась одновременно недоверчиво и нежно. -- Какой хороший сон мне снится... Я так устала от их вопросов, от ненависти... вот только мальчишка, служка, смешной... На меня кувшин воды вылили... Говори, пожалуйста, я хочу тебя слышать, -- я слепо потянулась руками к его дыханию, к потрескавшимся губам, к влажной горячей щеке... -- У тебя жар... почему ты не лежишь?
Его руки дрогнули и, спустя мгновение, я уже чувствовала быстрый стук сердца элвилин рядом со своим, ощущала, словно наяву, его теплое тело -- Одрин обнял меня так крепко, что на секунду стало нечем дышать.
-- Я живой, Триллве, я здесь, в замке, -- его голос глухо отдавался в груди, к которой я прижалась щекой. Мевретт говорил торопливо, задыхаясь и слегка проглатывая концы фраз, словно боясь, что тоже не успеет договорить. -- Я не могу сейчас подняться, но я заставлю этого коновала Звингарда поставить меня на ноги. И сегодня же поеду вслед за Сианном, я не могу без тебя, слышишь, девочка? Только ты там, пожалуйста, держись. Ври им все, что хочешь, только не позволяй сделать с собой что-нибудь...
Его дыхание было теплым и щекотным -- я так реально ощущала его на своем затылке. Он живой, он в Твиллеге и одновременно каким-то чудом обнимает меня, крепко прижав к себе... Невозможный, желанный... Будь что будет! Я распахнула глаза в солнечную пыль, зайчики брызнули от стекла книжного шкафа... а лицо Одрина я так и не успела разглядеть... меня рвануло назад, словно кто-то дернул за ниточку, и все исчезло. Хрипло вскрикнув, я проснулась в полутьме и вони тюремной камеры. Во мне все еще жило ощущение полета...
-- Проклятая ведьма, хочешь сбежать? -- прошипел у меня над ухом чей-то голос. Я повернула голову и встретилась с ненавидящим взглядом Торуса. Когда он успел вернуться?
-- На себя посмотри, ушастый... -- хриплым от слез голосом посоветовала я, приподнимаясь на локте. Отец Олав, стоя у двери, о чем-то беседовал с невысоким юношей с волосами песочного цвета, облаченным в серую сутану, и не обращал на нас никакого внимания. Я уселась, вытянув раненую ногу, потянулась и стала растирать руки, не спуская глаз с элвилин-ренегата. После встречи с Одрином, пусть даже и во сне, мне стало легче, и вернулась воля бороться.
