Пообещав непременно быть и напомнив Карлу о его долге до отъезда в «Славянку» предоставить отчет на имя начальника Третьего отделения графа Александра Христофоровича Бенкендорфа, я тоже вышел из дома и, поймав извозчика, направился к Лангеру, который уже с порога удивил меня готовым и переписанным каллиграфическим почерком письмом. Безупречное во всех отношениях, причем совершенно честное и откровенное, оно произвело на меня глубокое впечатление. Так что, не соглашаясь отобедать с благороднейшим Валерианом Платоновичем и выразив ему свои восторги и слова благодарности за меня и за Брюллова, я не мешкая ни минуты помчался к Карлу, дабы вручить ему из первых рук требуемый документ.
Судьба явно улыбалась Брюллову!
Глава 10
Это — сокровище; невозможно представить себе ничего более элегантного в смысле мебелей и всевозможных украшений. Все ходят смотреть это, точно в Эрмитаж. Ванная комната её вся розовая, и волшебством цветного стекла, заменяющего окно, все там кажутся светло-розовыми, и сад, и небо чрез это стекло приобретает бесподобную окраску, а воздух кажется воспламененным. Говорят, это напоминает небо Италии, — признаюсь, у меня от него заболели глаза, и когда я оттуда вышел, мне всё, в течение трёх или четырёх минут, представлялось зелёным.
Как и было договорено, мы явились в Славянку через пару дней после того, как Карл посетил Александра Христофорыча, вручив тому составленное Лагнером письмо. Теперь оно называлось не рапорт и не объяснительная, как предполагалось ранее, а «Прошение о разводе». Вручив документ и проскучав в кабинете Бенкендорфа самое большее четверть часа, Карл получил за свои страдания и мытарства однозначный приказ немедленно развестись. Мы — это я, Уленька, Миша, Саша, Маша и Георгий, которым, разумеется, не терпелось увидеть легендарную графиню Жюли, которую писал дядя Карл, и которая, по слухам, курит, точно мужчина!
— Только смотри, чтобы дети ненароком не проговорились о браке Юлии Павловны и нашего Карла, — шепнул я жене на ухо, когда мы садились в карету.
Карл ведь до сих пор не открылся, что намерен просить руки графини, хотя именно к этому все и клонилось. Во всяком случае, Александр Павлович наедине сообщил мне о том, что несколько дней у графини будет многолюдно и весело, так как попрощаться с ними явятся лучшие друзья и родственники. Говоря о родственниках, он, ясное дело, имел в виду родственников Карла, так что было понятно, на что он намекает.
Они поженятся не у нас, а где-нибудь за границей. Возможно, так изначально и было запланировано. Присмотрели себе какой-нибудь собор, — устраивая в карете малышей, предположила Уленька.
Аполлон Николаевич говорит, у графини две приемные дочери, и у дяди Карла вроде как сын имеется. Так они, что же, теперь одной семьей жить станут? — совсем не кстати встревал в разговор Георгий.
— А нянька говорит, будто бы одна из дочерей Юлии Павловны не приемная, а… — попытался изобразить из себя пожившего и знающего о сложностях человеческих отношениях не понаслышке Мишка, за что тотчас и получил от матери по губам.
— Услышу еще что-нибудь в том же роде, и все вернутся домой, — спокойно подвел я итог содержательной беседы. Действительно, глупость мы сделали, что повезли всю эту ораву в гости. Хотя не будь с нами детей, возможно, какие-нибудь существенные детали происходящего так и не дошли бы до нас с супругой, оставив вопросы и непонимание.
Уже при подъезде к усадьбе я приказал остановить карету, дабы без спешки полюбоваться прекрасным творением Александра Брюллова. Да, именно прекрасным, а я понимаю под этим прежде всего удобный для жилья, изящный и современный стиль. Потому как красота может быть разная — красота просторных залов, в которых хорошо балы проводить, а в остальное время только и думаешь, как протопить пустую хоромину, по которой, точно фамильные призраки, гуляют опасные для здоровья сквозняки. И совсем другое дело — небольшие уютные комнаты с мягкими восточными диванами, игорными столиками, большими пепельницами и прочими радостями современной жизни. Нет, определенно современный, стремящийся к новому и прогрессивному человек, не может жить по правилам, навязанным прабабушками и прадедушками. Наша жизнь, наш быт разительным образом отличается от всего, что было прежде, а следовательно, и наша одежда, и средства передвижения, и дома должны отвечать этой бурлящей, постоянно изменяющейся жизни.
Дом Юлии Павловны был именно таким. Здание, стоящее как бы на перекрестке двух эпох: уходящего классицизма, от которого Александр Павлович взял изящный и простой фасад, открывшийся нам со стороны дороги, как бы официальный вид, мундир дома, и — это мы разглядели немного позже — новые модные влияния, отразившиеся в композиции фасада, обращенного в сад.
Но я обещал хотя бы немного описать вид, открывшийся нам с широкой дороги, ведущей к дому Юлии Павловны Самойловой. Итак, перед нами возвышался изящный двухэтажный особняк с сильно подчеркнутым центром в виде завершенного фронтоном ризалита с главным подъездом. Рельефный герб на центральном фронтоне над входом и два мирно лежащих каменных льва — традиционное уже украшение парадных подъездов. Все со вкусом и изяществом — ничего лишнего.
Не позволяя детям бежать к дому, я добился того, что сначала каждый из них признал дом выдержанным в строгих канонах классицизма. Затем предложил отыскать на оценки (которые позже должны были обернуться сладостями) элементы, не имеющие отношения к этому стилю архитектуры, модные штрихи, которые Александр Павлович, точно маг и волшебник, вписал в свой проект, сделав их условно невидимыми.
Несмотря на нетерпение детей и их понятное желание как можно скорее войти в дом и познакомиться с легендарной Самойловой, мы с Уленькой удерживали их некоторое время, подначивая маленьких следопытов заняться собственным расследованием. Так, очень скоро были обнаружены небольшие плоские пилястры, расчленяющие собой тройное окно, не имеющие отношения к классицизму, потом Георгий указал на начертание герба Самойловой — мелкий сухой, рисунок которого был бы неприемлем лет эдак тридцать назад, а теперь ставший ярчайшей приметой нового времени.
После короткой лекции по архитектуре, состоящей из нескольких моих дополнительных замечаний и разъяснений относительно найденного детьми, и оборванной бестактными требованиями Маши и Саши немедленно препроводить их в уборную, мы все же вошли в дом.
Юлия Павловна произвела на меня глубочайшее впечатление. Невероятная красавица с темными, чуть влажными глазами и длинными пушистыми ресницами, говорящими о ее безусловно южном происхождении. Живая и подвижная. Понятия не имею, как Карл мог писать ее. Во всяком случае, Юлия не производила впечатления человека, способного хотя бы часа два простоять перед мольбертом. С моей супругой они тотчас расцеловались и защебетали, будто были знакомы всю жизнь. Меня она порадовала не только приличным знанием моих работ, но и тем, что, оказывается, Карл рассказывал ей о той незначительной помощи, которую я оказывал и продолжаю оказывать ему, предоставляя свои рисунки и глиняные скульптурки коней. Боже, какая, если разобраться, мелочь и как одновременно с тем приятно, что она — Юлия Павловна — вспомнила об этом!
Да, Карл непросто боготворил эту женщину. Теперь я понял, почему, упоминая о последней Скавронской, Александр Павлович неоднократно произносил слово «друг» — Юлия знала работу Карла, что называется, с изнанки. Последнее впечатляло.
