К слову, уж насколько Уленька близка моему сердцу, знакома чуть ли не со всеми моими друзьями и разговор поддержать может, и в картишки перекинуться, а что греха таить: с лошадок моих глиняных она усердно стирает пыль, а чтобы хотя бы раз вот так вникнуть в суть…
Карла еще не было, но гости уже начали съезжаться, так что все ели и чаевничали, когда кому заблагорассудится. Мы с Уленькой и находящейся здесь же племянницей художника Егора Ивановича Маковского — Надеждой Михайловной, приехавшей к Юлии Павловне с изящным ридикюлем из серебряного атласа, отправились прогуляться по саду. Дети отпросились с Амалицией и няньками покататься в карете, запряженной красивыми черными лошадками, в гривы и хвосты которых были вплетены золотые ленты. Несколько раз развеселая компания прокатилась мимо нас, размахивая платками и шляпами.
Ах, Петя, боюсь, что сегодня здесь намечается непростой вечер, — кивнула Уленька в сторону наряженной в белое кружевное платье с красным пояском Амалиции, — как же дурно я буду выглядеть в своем простом платье рядом с Юлией Павловной и ее гостями. Боюсь, как бы эти господа не сыграли с нами злой шутки.
Вечером переоденешься в синее платье, — пожал я плечами, — теперь же… с кем ты надумала себя сравнивать? С детьми? Что до меня, то скажу тебе как художник — тебе необыкновенно идет это платье и шляпка, особенно на фоне листвы и этих цветочков, не знаю, как они называются…
Матушка-покойница, называла их «разбитые сердечки». — Уленька зарделась от комплимента, незаметно сжав пальчиками мой локоть и косясь на притихшую Наденьку.
Все складывалось пока как нельзя лучше. В усадьбу мы приехали с расчетом на пару дней, так что теперь можно было отдохнуть, расслабиться и рассмотреть все как следует.
Итак, в отличие от главного, садовый фасад был выполнен сообразно с самыми модными тенденциями и веяниями. Так что невольно создавалось впечатление, что главный, парадный фасад был сделан для официальных гостей, а внутренний, садовый, — для друзей и любимых. Итальянский стиль со множеством скульптур — две сидящие женские фигуры у лестницы, барельефы «фортун» над окнами боковых эркеров, лепнина над окнами, широкий балкон с изящной оградой, чем-то напоминающей драгоценный пояс на наряде красавицы.
Гуляя, мы подошли к деревянному зданию театра, сделанному в народном стиле — очень модно и современно! Дорогая постройка, сделанная с фантазией и трудом немалым. Некоторое время назад я возил Уленьку со старшими детьми полюбоваться на «Русскую избу»[60] в Екатерингоф — творение нашего неугомонного Монферрана. Еще нужно будет посетить «Никольский домик» в Петергофе. Кто знает, может, мальчики пойдут в архитекторы? Так пусть заранее учатся на примере созданного. А то закажут им павильон в русском средневековом стиле, а они, как это у нас иногда делают нерадивые зодчие, поставят домину из дерева, в точности повторяющую точно такую же из камня. Смех один!
Александр Павлович — человек, тонко чувствующий и заказчика, место расположения, и, что немаловажно, душу материала. Оттого и театр у него удался на славу. Вот столбы, например, шероховатые стволы деревьев — одна фактура чего стоит, дощатые и резные наличники, фигурные кронштейны. Архитектор извлекает чудеса из дерева, такие, какие невозможно получить из камня, и в этом его безусловная находка.
Возвращаясь после прогулки, я заметил изящную фигуру Валериана Платоновича Лангера, гуляющего по дорожке и мирно беседующего с Иоганном Дроллингером.
Несколько раз видел выпархивающую встречать очередного гостя Юлию Павловну.
— Должно быть, Карла что-то задержало, — толкнула меня локтем Уленька. — Ну что он такой нескладный, неужели непонятно, что ее сиятельство будет нервничать?
Я снова посмотрел на Юлию Павловну, только теперь уловив некоторую нервозность в ее движениях. Сначала я принял это за веселость и подвижность. Уленька была права: Юлия Павловна то поправляла перчатку, то вдруг начинала трепать пальцами веер. Высокая и стройная, она великолепно смотрелась на фоне кружевной беседки. Внезапно Юлия заметила нас и призывно замахала рукой, чтобы мы шли скорее. Немало удивленные такой поспешностью, мы прибавили шага, но она сама вдруг сорвалась с места и побежала навстречу нам.
— Ради бога, не волнуйтесь, Петр Карлович, Иулиания Ивановна. Мари подавилась вишневой косточкой, но ее тут же осмотрел доктор, и сейчас она в моей спальне. Извините, что так получилось. Кто же мог подумать, что они станут танцевать с набитым ртом?
Мы поблагодарили графиню и тотчас все вместе поднялись на второй этаж, где Юлия Павловна открыла перед нами массивную дверь розовой спальни. Как я сам, дурак, не догадался?
Машенька, немного бледненькая, но вполне здоровая и неиспуганная, сидела у зеркала, разглядывая хозяйкину шкатулку с драгоценностями, а возможно, и дегустируя коробочки с косметикой. Заметив нас, озорница попыталась было метнуться к постели, но не успела.
— Я вижу, тебе уже лучше? — Стараясь не давать воли чувствам, я подошел к дочери и, решительно взяв ее за руку, заставил вернуть «награбленное» на место.
— Горлышко не болит? Ты не испугалась? — Тут же присела перед Машенькой Юлия. — Что, брошечка понравилась? Но так возьми ее себе, ангелочек. Я как раз думала, что бы тебе подарить на память. Спроси маменьку с папенькой, можно ли мне подарить тебе? — Юлия подмигнула опешившей было девчушке, и та уже без страха посмотрела на меня.
Я был вынужден кивнуть. Юлия обняла Машеньку, после чего осчастливленная пигалица ткнулась в подол матери. Мы извинились и заторопились к выходу. Покидая спальню графини, я кинул взгляд на частично разобранную для Маши широкую постель под балдахином и был удивлен странным вензелем на простынях. Обычно такие вензеля специально заказывают монахиням в монастырях или отдают вышивать искусным мастерицам. Но дело не в трудоемкости вышивки или какой-нибудь несоразмерности рисунка — тут все было в полнейшем порядке, а в том, что две красиво изогнутые и переплетенные между собой буквы не являлись инициалами Юлии Самойловой или Юлии Пален. Юлия Павловна сама сказала нам, что Машеньку отвели в ее спальню. Тогда выходит, что графиня спит не на своих простынях?..
Уже на лестнице я заметил, что моя плутовка крепко сжимает что-то в кулачке.
— А ну-ка показывай, что там у тебя? — со строгостью в голосе потребовал я.
— Ничего, — глазки девчушки забегали.
— А вот я тебя! Немедленно отвезу в город. Никакого праздника!
— Вот, — Маша протянула мне бумажный комок, тут же залившись слезами.
Весь листок был исписан вензелями двух переплетенных букв «Ю» и «Б»; наклонные и размашистые, с великолепными завитушками и больше похожие на цветы-вьюнки, эти две буквы заполняли весь лист. «ЮБ» — то же, что и на роскошных простынях… загадка.
— Юлия Брюллова! Они поженились? Мы присутствуем на свадьбе? — Уленька сжала мою руку в своей. — Где же Карл?
Нет, они не поженились, это она — прилетевшая из далекой Италии графиня Жюли — еще только примеряла на себя новую фамилию, готовясь узаконить отношения с давним возлюбленным, сделавшись скромной госпожой Брюлловой. Она уже решила это, будучи в Италии, и либо везла с собой мастерицу, либо, что более вероятно, послала вперед себя спешный заказ. Ее дом был убран к долгожданной и роковой свадьбе, что бы та ни несла для отважной Юлии.
Она явилась в мастерскую Карла Брюллова, где на правах будущей жены уволила кухарку, сделала выволочку слуге, потребовав бежать в лавку и срочно изжарить для нее и Карла по два сочных ростбифа. Выделила Карлу деньги, дабы тот мог подготовиться к венчанию — тайному или открытому. А когда он не взял, сделала вид, будто бы покупает какую-то заброшенную за шкаф акварель. Она была готова отправиться хоть к рижскому губернатору, хоть к самому государю, любой ценой вызволив из позорящих его семейных уз великого художника. Вот зачем на самом деле приехала Юлия Самойлова.
И она же теперь находилась в более чем щекотливом положении — с одной стороны, она уже заказала белье и, возможно, посуду с новыми вензелями. Кто-то из близких друзей, безусловно, был посвящен в планы Карла и Джулии. С другой — Карл хоть и получил развод, но отчего-то запаздывал. Еще немного — и Юлия Павловна будет опозорена перед посвященными в их планы друзьями. Еще несколько
