ответе на свой вопрос, откуда у нас эти сведения! А что, если он знал, кто мог ими поделиться? Вдруг в ночь убийства заявился в деревню Панкратово не один? Исключая, конечно, Эдика… И потом, создается впечатление, что Влад заранее обеспечил себе алиби – переговорил с кем надо на работе и, разумеется, с Маринкой. Все готовы подтвердить: ночь с воскресенья на понедельник он провел у своего шеста в стриптизбаре, а под утро, уставший, но довольный, вернулся в арендуемую им комнату, доложив об этом специально разбуженной ради этого Маринке.
Голова шла кругом. Я хорошенько ею встряхнула, отбрасывая свои размышления, и услышала голос Наташки, болтавшей что-то про смесь риса с изюмом и черносливом.
– Это называется кутья! – авторитетно пояснила я. – Правда, сейчас не все готовят ее на поминки. Обходятся блинами и киселем.
Наташка умолкла, притормозила, свернула к обочине и остановилась. Резко развернулась ко мне и грозно спросила:
– Ты что, блин, совсем окосела от своего шампанского?
Я заартачилась – с какой стати оно мое и почему это я окосела – точно знаю, что этой кутьей поминают усопших, аккурат после захоронения…
Орали мы дуэтом, но, слушая исключительно только себя, а поэтому – долго. Я охрипла первой и замолчала. Мне и в голову не пришло, что до моего вмешательства Наталья самозабвенно делилась со мной памятными вехами процесса приготовления необыкновенно вкусной фаршированной индейки…
Охрипнув во вторую очередь, подруга со слезами уверила меня, что я своей кутьей на всю жизнь лишила ее возможности воспользоваться уникальным рецептом. Шепотом, но искренне, я попросила прощения и у нее, и у Бориса, и у Лешика.
– У них можешь не просить, – также шепотом разрешила Наташка. – Они простые истребители. Что приготовишь, то и съедят, не особо вникая в трудоемкость процесса… Может, оно и к лучшему. Далась мне эта покойная индейка! – Она вздохнула: – Сварю на ужин овсяную кашу. Сытно и полезно. Все равно колбасой заедят… Что дальше-то делать будем?
– Надо дозвониться бывшей сиделке. Попробуй, а?
Я взглянула на подругу и, получив кивок понимания и согласия, продолжила:
– А теперь самое неприятное, извини, что опять на ту же тему, о похоронах… Придется все же, так сказать, поприсутствовать… Я тут подумала – Марине может показаться странным, что мать просила нас о ней позаботиться, а мы даже не явились поддержать ее в трудный момент. И вообще, следует понаблюдать за людьми, которые приедут проститься. Вдруг там будет убийца? – Я поежилась: – Слово-то какое – «проститься»… Простить и получить прощение. В принципе нам его прощать не за что, ему нас тоже. Поэтому и говорю, мы просто поприсутствуем. Только цветы, пожалуй, надо купить.
Наталья, успокоенная моими рассуждениями, особо препираться не стала. Пробурчала, что к гробу и близко не подойдет. Я прекрасно знаю ее отношение к покойникам и должна понять. С моей легкой руки, вернее, языка без костей, просто вообразит в гробу не Эдика, а все ту же индейку.
Я и не думала оспаривать известный факт, что Наталья, квалифицированная медсестра, панически боится покойников. Хотя иногда проявляет редкие чудеса необъяснимого бесстрашия. В июле мы с Аленой, символизируя своим присутствием дружескую поддержку, ездили с ней на могилу ее родителей. Несмотря на официальный развод, смерть снова соединила их и, судя по снам, которые Наталья считала вещими, и мама, и отец против этого не возражали. У церкви нам преградил дорогу траурный автобус, из которого вышла толпа народа в черных одеяниях. Рабочие кладбища принялись выдвигать гроб. И тут Наталья, не говоря ни слова, резким движением каратистки заставила нас с Аленкой перескочить бордюр проезжей части и в буквальном смысле повиснуть на металлической, крашенной в черный цвет ограде ухоженной могилы какого-то Артура Ивановича Цехнадзе, безвременно покинувшего этот свет, родных и близких на восемьдесят девятом году жизни. Разумеется, наши лица счастьем не светились. Более того, у Алены, ударившейся коленкой, на глазах невольно выступили слезы. И все бы ничего, если бы не возмущенный крик молодой женщины – как оказалось, последней жены покойного, явившейся с розами навестить его. Две предыдущие жены покоились в Цхалтубо, третья, самая первая, – рядом.
Подробности были установлены в перепалке между подскочившей нам на помощь Наташкой и бедной, но цветущей вдовой. Наталья объяснила, что решила спасти меня с дочерью и себя, естественно, от крайне неприятного зрелища – выноса тела покойника из автобуса. Чтобы не приснился ненароком. Но немного не рассчитала силу. А бедная вдова приняла меня за одну из многочисленных любовниц мужа, оспаривающих наследство Артура Ивановича в пользу рожденных якобы от него детей. По ее словам выходило, что его и на законных детей не хватало.
Расстались мы вполне мирно. Даже помогли отнести в мусорный контейнер охапки свежайших цветов с могилы дедушки Цехнадзе. Наверное, от незаконных. Могила сразу осиротела. Шесть роз вдовы выглядели одиноко и потерянно. Но не навязывать же свое мнение…
В маленькую церковь мы заявились как раз в момент отпевания того самого покойника, фактически оказавшегося покойницей, встречи с которой Наташка хотела избежать. Гроб с телом был в поле зрения, прямо перед входом. Продвижению христиан он абсолютно не мешал, но невольно привлекал к себе болезненно-любопытные взгляды. Памятуя о Натальином предостережении, мы с Аленкой, не глядя на лицо усопшей, мгновенно повернули налево и пошли подавать поминальные записочки об упокоении душ умерших родственников и о здравии живых. В полной уверенности, что Наташка следует за нами…
Обнаружили и догнали ее с большим трудом: в невменяемом состоянии она в сплоченной кучке родных и близких следовала за тележкой с гробом, неотрывно глядя в лицо покойной. Да с таким выражением, что у нас возникла полная уверенность: Наталья случайно попала на похороны внезапно обнаружившейся родственницы…
Если бы не полный автоматизм движений Натальи Николаевны, граничивший с сомнамбулизмом и идиотизмом, отмеченный Аленкой, мы всенепременно поучаствовали бы в траурном мероприятии до конца. Может быть, включая и поминки. Просто Аленка слегка потянула Наталью в сторону, и та послушно подчинилась. Так же послушно она вышла вместе с нами из ворот кладбища, где нас чуть не придавил огромным венком лохматый амбал, опаздывающий к моменту прощания с другом. Это маленькое происшествие заставило Наташку вернуться в реальный мир. Как ни странно, амбал не пострадал даже морально. Подруга очнулась, озадаченно хлопнула глазами и возмущенно спросила у него:
– Ну зачем, скажите на милость, уродовать пожилую покойницу ярко-рыжим париком?!
Три последующие ночи Наталья спала со снотворным при свете ночника, заставляя Бориса ворчать.
Дома меня поджидал готовый ужин – сын расстарался, о чем радостно и сообщил, едва я открыла дверь. На кухне сидела Анастас Иванович и, судя по всему, уговаривала Алену выходить замуж за Лешика. Дочь вежливо ссылалась на свою молодость и неразумность.
Я приветливо поздоровалась, получила от соседки в ответ сомнительный, но все равно приятный комплимент о прекрасном цвете лица (это в слабоосвещенной прихожей!), и уже собралась снять шубу, когда вспомнила, что мой верхний этаж упакован только в нижнее белье.
– Мамуль, проголодалась? – слишком громко, чтобы это выглядело естественной заботой, спросила дочь. Скорее всего, хотела дать понять Анастас Ивановичу, что у той есть и собственная квартира со всеми удобствами, включая мужа, Степана Ивановича.
– Я не помешаю? – поинтересовалась соседка, не допуская мысли, что может помешать. – Забежала на минутку проконсультироваться у нашего будущего семейного доктора…
По-прежнему кутаясь в шубу, я, как могла искренне, пригласила ее отужинать с нами и торопливо прошла в спальню, громко пообещав вернуться. Почему-то на днях. Наверное, переволновалась. Крутившийся рядом со мной Славка подозрительно принюхивался сначала к окружающей обстановке, потом ко мне и проводил меня до самых дверей невинно поинтересовавшись:
– Чем закусывали?
– Ничем. И я ничего не пила. Помнишь присказку: «По усам текло, а в рот не попало»?
– А по чьим усам?
Я изобразила на лице возмущение:
– По моим, естественно.
Славка почесал макушку и, глядя себе под ноги, пробормотал:
