равно.
— Вы двое, — вместо приветствия сказал Шварц, — можете покинуть помещение. Я считаю до пяти. В противном случае вы остаетесь на свой страх и риск. Раз… два…
Антонио смотрит, словно примеривается к прыжку в сторону двери — и остается неподвижным.
— Что вы себе позволяете? — интересуется Эми.
— Не спорьте, уходите, — просит Анаит. Сама она не двигается. Не стоит двигаться, когда на твоих соседей указывают дулом пистолета.
— Три.
Моллар, умница, ретируется без лишних препирательств.
— Господин Шварц, займите свое место! — Эми когда-то была директором школы для малолетних преступников у себя в Агре… к сожалению. Лучше бы у нее не было этого опыта.
Шварц не взвинченный подросток с самодельным ножом или бомбой. Он совершенно довольный собой постановщик второго действия в очень гнусном шоу.
— Четыре.
— Сейчас я вызову охрану — и вас возьмут под стражу! Даже если вы в меня выстрелите.
— Пять. Ваш выбор, сударыня. Надеюсь, он был осознанным. Располагайтесь поудобнее, мы задержимся на некоторое время. Благодарю, охрана уже извещена, — это вновь Эми, нажавшей на кнопку на столе. — Вы ведь смотрели сегодня новости? Представьте себе, что вы в пилотной серии «31 этажа».
Антонио, кажется, замер или замерз.
Пилотная серия. А бонусную серию «Мстителей» она видела там, в музее.
— Вы киноманьяк? — интересуется Эми.
— Айн, — говорит Шварц, слегка наклонив голову. — цвай, драй.
Скрежет, треск, сирены. Возмущенный возглас оборван на середине.
— Противопожарные переборки. — объясняет Анаит. — Садитесь, Эми, мы отрезаны.
Он не мог этого сделать один. Даже Шварц не мог этого сделать один. Не здесь. В Башнях очень трудно работать. Джон объяснял ей пару лет назад, почему идея теракта в зданиях Совета, в Лионе и в Орлеане, даже не рассматривалась никем, несмотря на всю соблазнительность. Дорого. Шварцу нужны были люди внутри. Помощники. Прикрытие. Что бы он еще ни сделал сегодня, двух или трех человек он уже убил. Если они стояли высоко, двоих или троих. Если ниже — больше.
Мы ждали, что он сбежит и его прикроют… многие. Что он превратит себя в священную корову на заседании. Этого — никто не ожидал.
— Сядьте, пожалуйста, в разные углы.
Антонио, и так сидящий в углу, не шевелится — действительно, не пересаживаться же ему напротив. Комната невелика… нужно было понять, что это ловушка, уже по ее размеру. В Башнях, конечно, как всегда, организационный бедлам, но помещение слишком тесное. Это же переговорная: два ряда столов, по три в каждом, дюжина стульев, две огромные телепанели в торцевых нишах. Серо-зеленая стандартная обстановка: тяжелые столы, удобные эргономичные кресла, безликая нежилая чистота. Обычная из обычных переговорная. Для пилотной серии обстановка слишком бедная. Тут надо, чтобы актеры постоянно держали зрителя в напряжении.
Если бы кое-кто уже не сидел внутри с видом, что так все и должно быть.
Спрашивать эту злосчастную каракатицу через всю комнату, через голову Шварца… а почему нет? В конце концов, вчера он выпустил Шварца на трибуну, потом устроил из-за него битву на кодексах, а под конец еще и притащил на хвосте к Джону. А сам потом сбежал, между прочим.
— Антонио, как вы-то ухитрились вляпаться? Это же не зал заседаний.
— Я проверил, сообщение официальное, пришло через систему со всеми реквизитами. Моя охрана даже помещение осмотрела… — другой бы развел руками, каракатица только вздыхает.
— Он не соучастник, — разворачивается на стуле Шварц, поигрывая многокнопочным пультом. — Он испытуемый. Вы можете достать оружие, господин да Монтефельтро. Оно вам понадобится.
Антонио молчит. И за… что там у него, не хватается.
— Сейчас, — поясняет Шварц, — мы будем ставить эксперимент.
В ближней нише оживает экран. Тот самый полутеатр на 29-том, толпятся, галдят, ждут председателя и… докладчиков.
— А комната у нас в самый раз. Предыдущая была бы несколько великовата, да и толпа не способствует вдумчивому отношению. А давайте ее и оттуда уберем, а?
Он щелкает клавишей на коммуникаторе. У Шварца связь есть, значит ли это, что она пока есть у всех? Открыть сумку, достать наполовину связанную левую полочку свитера, спицы. Нажать на втором комме кнопку «передача».
На экране ничего не происходит минуту, полторы. Потом собравшиеся начинают вертеть головами, кто-то прижимает ладонь к груди, лица багровеют, кто-то разумный, ах да, Чанг, распахивает нижние створки, а они открываются, значит, в отличие от нас, зал на 29-м не блокирован — толпа ломится наружу, кого-то тащат, наконец-то гудит сирена, включаются вентиляторы…
— Это очень разумно с их стороны, — комментирует Шварц, — теперь газ пойдет чуть быстрее. Впрочем, тут все дело в концентрации. Вещество опасно только в замкнутом объеме, например, здесь. — Экран сплитует, на второй половине — сидящая женщина с ребенком на руках вскидывает голову. — Сударыня, вы можете не скрываться, достаньте комм и общайтесь свободно. Для вашего удобства я подключу изображение.
Второй экран. Дьердь и Максим, вид слегка сбоку — тоже вскидываются, оборачиваются. Принудительный прием вызова — значит, Шварц взломал систему оповещений.
— Вот теперь все готово, приступим. Вы, госпожа Баччан, будете свидетелем в нашем испытании, благодарю вас за настойчивость.
Антонио щурится, словно близорукий. Эми молчит, задумчиво изучает развалившегося в кресле Шварца — должно быть, уже поняла, что атаковать его не стоит, и стрелять в него нежелательно, пока он не обозначил основные условия. Может быть, у него взрывчатка под рубашкой, а может, просто осколочная граната — и всем хватит. А, может быть, все значительно хуже.
— Люди прискорбно пренебрегают пожарной системой. А в ней скрываются такие возможности… Теперь к существу испытания. Господин да Монтефельтро, в ближайшее время вам предстоит застрелить одного из двоих присутствующих. По вашему выбору. То есть, меня или госпожу Гезалех. Госпожа Баччан, как свидетель, естественно, неприкосновенна. Выстрел в себя не считается и повлечет за собой штрафные санкции, как и за свидетеля. — Шварц кивнул в сторону экрана, где невозмутимая женщина укачивала ребенка.
Ей все слышно, но она даже не смотрит на экран. Улыбается капризничающему малышу, ему года полтора — Анаит не может определить точнее.
— Зачем? — лаконично интересуется Антонио.
— Ну как же — зачем? — улыбается Шварц. — У нас у всех есть шанс испытать себя пред лицом Господа. Вы покажете всем, что такое правильный выбор. Вы же так любите это слово, «выбор». Господин Левинсон, как обычно, постоит и посмотрит, а я — тоже как всегда, буду сидеть и ждать. У вас очень мало времени, да Монтефельтро. Выбирайте, кто умрет. Госпожа Гезалех, я или ваша жена… с ребенком.
Антонио смотрит на Шварца чуть наклонив голову, будто перед ним, нет, не чудо света, а скорее, человек, не знающий самых элементарных вещей. Господи, думает Анаит, он ведь и вправду не знает. Или не понимает. Ну допустим, Шварц может считать чушью все эти древние правила, но меня-то он в руках держал тогда в музее, прикрывался мной — и все наверняка почувствовал. Почему же он думает, что Антонио — другой?
— Извини, Вальтер, — говорит да Монтефельтро, и «ты» вместо «вы» звучит очень-очень громко. — Ты, возможно, не поверишь, но это стандартная ситуация. И на нее есть правила, которым я обязался следовать. Мне, как главе дома, запрещено рассматривать требования, подкрепленные аргументами такого рода. Есть несколько исключений, но твой случай к ним не относится. Так что я, — он демонстративно встряхивает ладонями, — умываю руки. Все, что произойдет дальше — твой выбор и на твоей совести. Я никого не похищал и никого не травил. Я делаю, что обязан, и мой путь прям.
