компроматом… взорвем что-то сами. Первыми. Сейчас. То когда придет сигнал активации… вся система будет уже по уши в пенобетоне. А при выборе между техникой и людьми, даже самыми погаными людьми, господин декан, нам положено выбирать технику. По учебнику, господин декан.
Значит — решено.
«Взорвите там что-нибудь покрупнее».
Набрал — и не отправил.
Дурак.
Коза, волк и капуста. Стимулятор, то есть Шварц — даже Шварц его не перепрограммирует внутри себя, Монитор, какой он ни будь навороченный и перепаянный — но простенькое устройство, способное в лучшем случае вызвать реанимационную машину по координатам, ну да, после фокусов Шварца, еще и давать обратную связь на случай электромагнитной атаки. И усилитель.
И один молодой здоровый балбес, которому некоторые очевидные решения не приходят в голову в силу молодости и здоровья.
Так, бригаду на этаж… не помрет он, не помрет за это время.
— Левинсон, — сказал он. — А бросьте-ка господину Шварцу вашу бомбочку… за шиворот.
Две с половиной минуты до конца, а можно сесть, откинуться на спинку стула и требовать шампанского.
И где, спрашивается, аплодисменты. Где?
Левинсон — ему-то с его кондициями ничего объяснять не нужно, — с некоторым злорадством отзывается:
— Сейчас. Возьмем и разберем.
И вот он уже в кадре, как тот командор. И тоже ни слова благодарности — а ведь это ему, между прочим, целый арсенал учебных пособий сэкономили.
Университет на канале, я ж им отбой дал… Ну еще раз дам, пусть все полюбуются.
— О. Щербина. — белобрысая девица с косичками аж дрожит от злости. — Какая сволочь там у вас соболезнования моим родителям прислала, а?
На другом экране Левинсон говорит Шварцу:
— Ну что, пошли? — далеко идти не надо, тут и в коридоре можно, переговорные экранированы на совесть. Поднимает взгляд на девицу, улыбается ей навстречу, просто любящий папаша.
— О. Чудеса косяком, — отвечает Максим. — Святые угодники исцелили? А воскресших покойников ждать? Это биологическая угроза…
Только Шварц ничего не говорит, а вытянув шею, как гусак, таращится на конопатую малявку с косичками.
Ну да. Извольте видеть, Леночка Янда. Можно сказать, Аленушка. Совершенно целенькая, очень шустрая, вменяемая и напрочь неарестованная. А, значит, никого не убивавшая. И если это депрессия с полной потерей смысла жизни, то дайте мне такую. Я тоже хочу кое-кого убить. Я его, обманщика жестяного, еще утешал. И Франческо его утешал…
— Сама виновата. Убедительно сделали — теперь расхлебывай. Скажешь им, что тест. Тебя да Монтефельтро на работу берут.
Антонио не возражает. То ли потому что потерял дар речи, то ли потому что согласен. Кивает: согласен. Зато господин декан Шварц наконец произносит звук, напоминавший «ххххха», и боком ползет со стула. От переживаний. Ничего, бригада уже в пути.
— Гасите ему стимулятор, — напоминает Максим Левинсону. — Он даже в трупе работает. Хотя вы надежнее излучения… господин декан.
Тогда они все начинают говорить разом, скопом, но Максим уже не слушает. Задачку он решил — ту, что не мог решить Шварц. Правда, не мог — всерьез. Барьер старого сердечника: выстрела Шварц не боялся, а остановка стимулятора извне у него просто выпала за рамки возможных решений: одно дело плановая замена, другое вот так вот. Мастер-класс под руководством господина Железного Декана прошел. С alma mater расплатился окончательно. Много нового и интересного из жизни пауков в банке узнал. Домой хочу. Или хотя бы к Одуванчику в номер. Пока его… невеста в реанимации будет со Шварцем перестукиваться, хоть бы ее там подольше продержали, взятку им, что ли, предложить?..
— Да. — вздыхает Грин, — У них тут счастливый конец, а нам еще с прессой объясняться, между прочим.
— Я, — Максим снимает наушник, — как мне объяснили этим утром, вообще свидетель и весь тут ни при чем. Считайте меня дезертиром.
Мистер Грин, скорпион наш и иезуит, стоит и смотрит. Молча понимает немое «отстаньте от меня все». Может быть, даже и причину понимает: радоваться нечему. Это не победа. Это решенная задача, это преодоленное препятствие, разбитый вдребезги барьер, но не победа. Ничего, кроме полного опустошения и желания напиться, отоспаться и забыть город Лион как страшный сон.
Кто взял Лион? Не переживайте, это же дети — поиграют и отдадут.
«Дорогой Джон,
должна тебе сказать, что во время инспекции я все время вспоминала ту старую шутку о деталях маслобойки, из которых не получалось ничего, кроме осадной машины. Это я о нас и о Сообществе. В очередной раз намерения были добрыми, компоненты — достаточно доброкачественными для нашего изобилующего ошибками мира, а собрали, как всегда, требюше…
Часть проблемы заключалась в том, что Антонио да Монтефельтро — терциарий, живущий в миру, в силу личных особенностей не отличает мирского служения от монашеского и, кстати, служения от жизни. В последнем он, естественно, легко нашел общий язык с Мораном. Соответственно, да Монтефельтро охотно принес в светский университет методы, изначально призванные помочь тем, кто уже принял решение отделиться от мира — а Моран с энтузиазмом принялся внедрять их…
Фактически, модель тоталитарной секты была воспроизведена отчасти случайно — характер отбора при поступлении и упор на стремление к этическому совершенству как к чему-то недостижимому, наложился на широкое применение инструментов сосредоточения и профессионализации — и уже упомянутую батарею средств, призванную отделить новиция от внешнего мира. В результате, у учащихся сформировалось представление о себе, как об элите, сообществе избранных, способном влиять на мир с приложением минимума усилий — и при этом бесконечно этически ущербном как per se, так и вследствие профессиональной ориентации.
Соответственно, единственным «легальным» способом достичь минимального внутреннего комфорта стало растворение в идеале и бескорыстное служение ему (в полном сознании собственной недоброкачественности)…
Тем более, что часть инструментов, позволяющих новициям Сообщества следить за собой и регулировать свое состояние — исповедь, исследование собственной реакции на значимые переживания, постоянный самоотчет — заимствована не была, вероятно потому, что их религиозное происхождение невозможно было скрыть. Хотя имеет смысл уточнить у Антонио, не были ли они отвергнуты, как ненужные.
Но если здесь пострадала часть инструментария, то вся сфера, связанная с организацией личной жизни, просто осталась незатронутой. Исходные материалы, по понятным причинам, не уделяли этой области большого внимания — если не считать довольно большого арсенала средств, позволяющих обходить различные ловушки плоти, расставляемые врагом рода человеческого или текущим мирским противником.
А для господина Морана и тех сотрудников университета, кто помогал ему адаптировать курс, идея семьи, собственной отдельной жизни и зрелости как таковой противоречила идее служения. Кстати, по моим наблюдениям, преподавательский состав совершенно небезнадежен в этом отношении…
В попытках создать прирученного специалиста по безопасности они пошли путем всех приручающих, отрабатывая и закрепляя ювенильные черты.
В результате, идеал и руководитель должен — в обмен на непрекращающееся служение — работать средством реализации всех эмоциональных нужд, от потребности в хобби до потребности в дружбе и семье.
