влаги воздух, пронизывающий все существо человека до последней клеточки. С десяток наиболее активных сотрудников вышли с плакатами и зданию мэрии, но их никто не разгонял. Милиции было дано указание не трогать: сами разойдутся. Это не шахтеры на Васильевском спуске в Москве, сидевшие там два месяца без перерыва и стучавшие касками по мостовой. А здесь интеллигенция — посудачат, покричат и разойдутся, как всегда. Так оно и случилось.
При подписании документов на закрытие института Савва Николаевич вновь оказался в мэрии. Время перед обедом, народа в коридорах — не протолкнуться, все радостные и возбужденные. Савве Николаевичу даже показалось, что некоторые были просто пьяными.
«Что делается! — подумал про себя Савва Николаевич. — Мир перевернулся!»
Новый помощник мэра, курирующий проблему института, встретил Савву Николаевича по-деловому, подал руку:
— Присаживайтесь. Бумаги готовы, сейчас распишетесь и можете быть свободны.
На Савву Николаевича он не произвел особого впечатления: невысокий, спортивного сложения, в спортивного покроя костюме без галстука. Он быстро подмахнул бумаги, принесенные секретаршей, и передал документы Мартынову. Савва Николаевич обратил внимание на размашистую подпись и фамилию — Красновидов.
Расписавшись, Савва Николаевич встал.
— Все, профессор, документы передадут в КУГИ, потом получите копии и решение мэрии. До свидания. — Подал руку, крепко пожал, как бы невзначай спросил: — Кстати, вы определились со своим местом будущей работы?
Савва Николаевич обернулся и встретился с пронизывающим взглядом холодных серых глаз.
«Не идет его улыбке этот взгляд», — отметил про себя Савва Николаевич.
— Нет, еще не определился…
— Если нужна будет моя помощь, заходите, не стесняйтесь.
— Спасибо!
Савва Николаевич вышел из кабинета. В приемной он столкнулся лицом к лицу с молодой девушкой в кудряшках и пирсингом в носу. Большие навыкате глаза и нагловатое выражение показались Савве Николаевичу знакомыми. Девица практически оттолкнула Савву Николаевича плечом и влетела в кабинет, только что покинутый им.
— Геннадий Андреевич, ты же мне обещал… — услышал Савва Николаевич голос наглой девушки.
Секретарша виновато улыбнулась:
— Извините, профессор. Дочь мэра! Сами понимаете, нынешняя молодежь без тормозов.
Савва Николаевич кивнул и, попрощавшись, вышел.
Сейчас, лежа в палате сельской больницы за сотни километров от Санкт-Петербурга, города, который для него навсегда останется Ленинградом, он вспомнил обо всем этом, видно, не случайно. Жизнь подтвердила худшие предположения: в погоне за миражом демократии мы получили реальную деморализацию. И народ, и правители не знают, как загнать джинна в бутылку. Народ, опьяненный сладкими речами политиков, паленой водкой, наркотой и распутством, не понимает, что он должен делать. И нет никого, кто бы внятно сказал, что нужно сделать. Призывы, призывы — стиль нынешнего времени. Нет дела, а без дела народ вытворяет все что угодно. Вот и поезда взрывают уже в самом центре России.
На следующий день Савву Николаевича перевели в родной город, рядом с ним следовала жена, Людмила Сергеевна. Она осунулась, но по-прежнему была бодра и энергична. Консилиум врачей вынес вердикт: «транзиторная стенокардия напряжения, синдром хронической усталости. Рекомендована реабилитация в условиях кардиологического санатория».
Так Савва Николаевич оказался в Репино, где его здоровьем основательно занялись коллеги. Процедуры, бассейн и, главное, прогулки на свежем воздухе, насыщенном запахом хвойных деревьев, быстро вывели Савву Николаевича из депрессии. Он стал хорошо есть, набрал свой вес до болезни и впервые за последнее время стал улыбаться.
Весть о пожаре в Перми в кафе «Хромая лошадь» уже не потрясла его так, как прежде. Сотня с лишним жертв, обгорелые тела живых и трупы погибших, сложенные штабелями, конечно же, оставили горький след в душе, но не удивили. «Зачерствел — сделал он вывод. — А может, защита срабатывает, отключает мозг и сердце от страшной действительности». И то и другое плохо. Не прошло и месяца после аварии «Невского экспресса», и вот катастрофа еще с большим числом погибших, теперь в Перми. Молодые люди заживо сгорели, и не где-нибудь, а в кафе. Какой злой рок висит над его страной, словно хочет раз за разом испытать народ на прочность. Дрогнет, проснется и попросит помощи у мирового сообщества. Но не сломать русского человека, и помощи он ни у кого не попросит: сами справимся, не впервой.
С такими мыслями Савва Николаевич активно поправлялся и готовился к выписке. Когда-то должен закончиться «Год хромой лошади», начавшийся бог знает когда, во время перестройки. Все! Конец ему, он уходит вместе со сгоревшим кафе как символ безумства целого поколения. Кто ответит? «Никто, мы сами виноваты». С этим выводом Савва Николаевич покидал санаторий.
Глава 10. Неудачники
Почему ссорятся бывшие однокашники — вопрос риторический. Дело не новое, давно известное, как говорится, этим никого не удивишь. Причин для размолвки много: кто-то не поделил бывшую школьную или студенческую любовь, кто-то элементарно завидует, особенно успеху бывшего сотоварища… Ну а кто-то идет на конфликт из-за своей психологической сущности, желая с патологической страстью найти любое отклонение жертвы от неких норм социума и обвинить «отступника» во всех смертных грехах…
С такими персонажами всем наверняка приходилось встречаться. Это, как правило, несчастные в браке и личной жизни люди, озлобленные на всех красивых и счастливых. Совсем не обязательно, чтобы злопыхатели были квазимодами. Напротив, в молодости это часто искренние, симпатичные или даже очень красивые люди… Но время и сущность души затушили огонь стремления, подавили радость жизни и оставили только горький осадок от всего земного. Кто-то из «обиженных» со временем обращается к Богу, уходит от мирской жизни в монастыри или окунается с головой во всевозможные секты. Так и виделось Савве Николаевичу и мне смиренное лицо матушки Тамары… но стоило лишь кому-то что-либо неуместное, на ее взгляд, спросить или, не дай бог, где-то рядом зашалил ребенок, она тут же преображалась, и вот уже искры летят из глаз монахини — дай волю и право, она надавала бы таких тумаков малышу, а вас бы испепелила взглядом. Вот как сильно вселился в нее дух злобы и ненависти. Почему? Кто же даст ответ. Хотя, впрочем, собственным наблюдением такого рода может поделиться каждый, если захочет. Вот и Савва Николаевич мог бы, если бы его спросили вспомнить кое-что по этому поводу.
Сейчас ему за шестьдесят, он успешный по жизни человек, у него жена, двое детей, есть внуки. Он ученый с мировым именем, директор крупной клиники, живет в большом городе недалеко от Санкт- Петербурга. В общем, состоявшийся человек. Не злой, не добрый, но очень талантливый человек. За что бы он ни брался, все у него получалось: хоть в жизни, хоть в науке. Только одного он не умел делать — предавать и идти к цели, пусть самой высокой, по трупам своих товарищей. И детей воспитывал в том же духе. Оба талантливые: и сын, и дочка, но за место под солнцем рвать у других кусок изо рта не приучены. Живут по совести и чести, как весь древний род Мартыновых. Многих он раздражает и даже пугает. Как в наше время жить хорошо и не брать взяток или не подставлять ножку считавшемуся другом человеку. Но такие люди не перевелись. Они есть среди удачливых и счастливых, может, их не так уж много, но они есть. Это островки будущего человечества; они, увы пока малы, не заселены, пугают своей первозданной чистотой и близостью к Богу! Савва Николаевич один из них, некий Дон Кихот нового времени.
Собственно, ради справедливости донкихотовство не утихало никогда, ни во времена античности, ни в эпоху Ренессанса, ни при дремучем феодализме, ни при капитализме и тем более уж при социализме. Разные они, эти донкихоты. Один — идальго, с мечом и копьем, с именем прекрасной Дульцинеи борется с ветряной мельницей. Второй — гибнувший на костре, кричащий, что Земля круглая. А третий — на
