и вашего проводника?
— Оазис? Чудесное место. Если бы не столь неприглядное окружение, я и сам постарался бы почаще там бывать. Не беспокойся за них, Амариллис. Да, все мы устали, измучались этой дорогой, но там даже воздух кажется целебным; обычная озерная вода заживляет раны, а зирэ растут в таком изобилии, что никаким болезням не устоять. Когда я оставил их, они лежали на траве в прохладной тени деревьев, дремали… боюсь, я нарушил их покой… Ты так отчаянно звала меня, радость моя, что я не удержался — кричал, звал тебя в ответ, словно ты могла услышать. Я почувствовал, что сердце мое разрывается от тоски по тебе… Возможно, именно горе добавило мне зоркости, и я смог увидеть тропу, все ее извивы и петли, она плыла в воздухе как туман над водой, скручивала пространство…
— Как ивовый прутик… — подсказал Чиро.
— Если не легче. И она была моей. Не было этой тошной зависимости, как в подгорном коридоре, я чувствовал себя хозяином тропы, она вела туда, куда было нужно мне, сама стелясь под ноги. Она знала, что делать. И привела меня к тебе
Поздним вечером они сидели вдвоем на широком низком подоконнике, поглядывая на детскую кровать, где крепко спал намаявшийся за день Судри.
— Признайся, ты был удивлен… — Амариллис не договорила.
— Еще бы. Я рассчитывал увидеть колыбель и младенца в пеленках…
— Я тоже, знаешь ли. Конечно, Гарм предупредил меня, но когда я увидела нашего сына впервые — наверное, даже испугалась. Но Судри стоило просто посмотреть на меня… — голос ее прервался. — И он пошел ко мне, понимаешь — пошел ко мне…
— Не плачь. — Хэлдар обнял. — Я так хотел бы сказать, что все наши беды закончились… Но как бы там ни было — теперь мы вместе. И завтра будет новый день. И ты проснешься рядом со мной. Это я могу обещать тебе даже здесь.
— А больше ты мне ничего не пообещаешь? Например, что вот так сразу уснуть ты мне не позволишь…
— Как это чудесно, Амариллис, — тихо засмеялся Хэлдар, — обещать то, что так легко и сладко выполнить…
…Я могу опустить плотный шелковый полог, и он спрячет нас с тобой, отгородит наше ложе от всего мира. Я могу зажечь свечу, и она затеплит маленькое золотое солнце в изголовье. Я могу присесть на край постели рядом с тобой, и смотреть, как светится вечная весна в твоих глазах…
…Я могу прикоснуться к светлой путанице твоих волос, и ты прильнешь к моей ладони. Я могу целовать твою нежную шею, слыша, как учащается твое дыхание. Я могу забыть о себе и чувствовать только тебя…
…Что значит, «хорошие песни твой побратим сочиняет»?!.. Опять вся слава Сычу!.. Это моя песня,
Поздним утром, оставив сына играть в доме эллилов, Хэлдар попросил Чиро и Амариллис:
— Я хочу увидеть Гарма. И эти Врата, из-за которых он так беспокоился.
Они открыли покои Восточных Врат, тихо, стараясь не нарушать покой спящих, вошли внутрь. Хэлдар опустился на колени рядом с низким ложем бога, долго смотрел на него. Потом подошел к стене, скрывающей так и не поддавшиеся Врата.
— Это здесь?
— Да. Ты бы видел, что тут творилось, когда он их открывал.
— С твоей помощью?
— Так ведь он ее так и получил. Понимаешь, Гарму нужна была сила камня,
— Мотылек со слоном на поводке, — тихо засмеялся эллил, поправляя покрывало Гарма.
— Можно и так сказать. Я открыла алмаз темной крови — а что толку? Все вылилось помимо рук. Гарм не воспользовался самой малейшей частичкой того, что кипело в камне.
— Значит, не смог… — покачал головой эльф. — Уж если богу это не по силам, так кому же?
— Наверное, тому, у кого есть на это право, — ответила Амариллис. — Тогда вокруг бушевала такая мощь… если бы Гарм смог обратить ее тараном, никакая дверь бы не выдержала. Пойдем отсюда… не будем мешать спящим.
Они вздрогнули и обернулись разом — настолько неожиданно прозвучал этот голос.
— Гарм сейчас очень далеко, и дозваться его будет непросто.
— Но ты уж постарайся, сынок. Ты ведь однажды вытянул его… издалека. Попробуй еще раз. Оно того стоит.
Каждый шаг вошедшего первым сопровождался переливом бесчисленных серебряных бубенцов. А второй… не так давно он сидел на вершине каменного столпа, слушая, как поют побратимы — эльф и орк.
Глава седьмая. Игра
Лимпэнг-Танг оглядывал комнату Восточных Врат с нескрываемой неприязнью; слишком тяжелые воспоминания она пробуждала.
— Ты неисправим, брат мой, — он подошел к ложу Гарма, опустился рядом на колени. — Но это слишком даже для тебя — разбивать голову об одни и те же Врата, и снова лежать в беспамятстве в этой проклятой комнате.
— Да, упрямый у тебя братец, ничего не скажешь, — Пьющий Песок стоял рядом, опираясь на посох. — Что ж… пусть полежит, отдохнет.
— Ну уж нет, — живо возразил Лимпэнг-Танг, — не для этого я пришел сюда.
— Как же так? — удивленно переспросил проводник. — Помнится мне, некий молодой бог не так далеко отсюда и не так уж давно давал зарок никогда не впутываться в дела своего чуть старшего брата.
— И что, разве от этого мир стал хуже? — с вызовом спросил Лимпэнг-Танг, — Я занимался тем, что радовало меня — и приносило радость людям.
— Это не так мало, — согласился Пьющий Песок. — И я не упрекаю тебя. Но и Гарм, при всей его одержимости и неразборчивости в средствах, не был злом для вашего мира. Пытаясь взломать клетку изнутри, он, сам того не зная, пытался спасти… Так чего же ты смотришь? Или все-таки оставишь брата спать?
— Нет. — Резко бросил Лимпэнг-Танг. — Но не здесь.
Он легко поднял брата на руки и понес к выходу. Пьющий Песок проследил за ним взглядом и обратился к стоящим неподалеку:
— Я думаю, он справится. Но проследить все же не помешает, раз уж я здесь.
Не успел он сделать и пары шагов, как с трудом сдерживавшаяся до сих пор Амариллис не выдержала.
— Во-первых, здравствуйте, милсдарь. Во-вторых, может, вы хоть назовете себя? И скажете, что собираетесь делать с Гармом? Он хоть и бог, но не совсем нам чужой…