Пьющий Песок обреченно вздохнул.
— Здравствуй. Я уже называл тебе свое имя, ты забыла его.
— Не может быть, как раз на имена у меня отличная память. Я даже лоркино имя помню — Лорка Аригетто Гвардастаньо деи Верджеллези да Сигинольфо, седьмой и младший сын графа Манарди да Бреттиноро! И потом, что нам в вашем имени? Кто вы? Еще один бог?
Проводник пожал плечами — мол, не знаю, все может быть. И направился к выходу.
— А как же он? — Хэлдар указал на Фолькета, осунувшегося и походившего на плохо сохранившуюся мумию.
— Ну, раз ты за него попросил… — Пьющий Песок подошел к спящему цвергу, прикоснулся к нему посохом, от чего спящий дернулся как от удара. — Или пусть спит?
— Пусть спит. — Поспешно, в один голос ответили Амариллис и Чиро.
— Ты в меньшинстве, сынок, — пожал плечами проводник и направился к выходу. — И, пожалуй, они правы. Ты подал за него голос лишь повинуясь привычному долгу, не испытывая к нему ни любви, ни ненависти. Сейчас не время заниматься мелкими тварями… да и не к лицу нам с тобой как-то.
Переглянувшись, эльф, девушка и эллил последовали вслед проводнику. Они нашли божественных братьев в саду, под тем самым деревом, где в мирные времена играли Судри и его друзья. Было тихо и мягко-солнечно; все это спокойное, дышащее умиротворением, цветущее изобилие казалось нерушимым, словно и не было совсем рядом пустыни и населяющих ее чудищ. Гарм лежал в густой, мягкой траве, а Лимпэнг-Танг сидел рядом, скрестив ноги на шаммахитский манер; в этот момент он живо напомнил Амариллис Арколя.
— Я смогу разбудить его, — обратился бог шутов к Пьющему Песок. — Но мы станем еще слабее, чем сейчас. Какой тебе толк от таких немощных богов? Почему ты сам не…
— Я?! — оборвал его Пьющий Песок. — Я — сам?! Это ваш мир, дети. Какие же вы боги, если отказываетесь править им? Да просыпайтесь же, оба!
И Лимпэнг-Танг, вместо того, чтобы рассердиться, согласно кивнул головой, освобождая переливчатый звон колокольчиков, и косички его рассыпались по плечам, груди, спине. Медленно, словно все еще раздумывая, бог снял один из серебряных колокольцев, украшавших его волосы, вложил Гарму в ладонь, сжал пальцы брата в кулак, и положил сжатую руку брату на грудь. Минуты шествовали мимо — спокойные, неспешные, напоенные шелестом травы и запахом недавно распустившихся лилий, и ничего не происходило. Чиро, стоявший рядом с эльфом, вздохнул и устало присел на траву; крылья его поблекли.
Лимпэнг-Танг поднял голову — и стоявшие рядом увидели на его лице следы слез; он взял лежавшую на груди брата сжатую в кулак руку, раскрыл ее и, положив свою ладонь на ладонь Гарма, с силой, резко, судорожно сжал. Дрогнул притихший воздух, прозрачные крылья эллила отразили еле видимую вспышку чистейшего света, и поднявшийся ветер понес по саду горький запах полыни.
Зажатый в ладонях братьев серебряный бубенец распустил лепестки, раскрылся, превратившись в подобие суртонских звездочек — изящного и весьма опасного оружия.
И в этот миг с косичек Лимпэнг-Танга стали сами по себе осыпаться колокольчики; они скользили, издавая еле слышный, прощальный звон, падали в траву и исчезали, таяли как роса поутру. А потом и косички расплелись и волнистые пряди разгладились, легли на плечи бога ровной черной волной. Изменилась и одежда — ни следа не осталось от прежней пестрой роскоши, легких и ярких тканей; одеяние стало черным, строгим и простым, как…
— Как у Гарма. — Шепнула изумленная Амариллис, стискивая от волнения пальцы Хэлдара.
А Гарм… он лежал все так же недвижно, вот только дыхание стало чаще и глубже. Сначала освободились стянутые на затылке волосы, заплетенные в три косы. Освободились, чтобы немедленно перепутаться и взлохматиться. Потом одежда распростилась с чернотой и аскетичностью, появились какие-то немыслимые вышивки, фестончатый воротник, и даже прорехи. И в довершение всего на лице Гарма будто проявились симпатические чернила, причудливым узором закружившись вокруг глаз, на лбу и скулах.
Лимпэнг-Танг осторожно разжал пальцы, чуть отстранил свою руку и сначала вытянул половину четырехлепесткового лезвия из ладони брата, и только потом — из своей. И когда он уронил распустившийся бубенец в траву, с его волос скатился последний колокольчик, каким-то чудом еще державшийся. И тогда Гарм проснулся. Он открыл глаза, на мгновение недоуменно нахмурился, сел, опираясь на руки, и, коротко вскрикнув, отдернул раненую руку от земли…
— Фенри! Опять ты… Ну никак без кровавых ритуалов обойтись не можешь, да? — и братья обнялись, то ли смеясь, то ли плача.
Гарм, не раздумывая, оторвал от края рубахи пару лоскутов, один протянул брату — перетянуть пораненную ладонь, потом обернулся к стоявшим неподалеку.
— Рад вас всех видеть и милости прошу в Дом Богов… только, боюсь, здесь несколько неприбрано.
— Да уж, — ядовито согласилась Амариллис. — При таких домашних зверюшках трудно рассчитывать на чистоту и порядок. А без тебя они совсем распустились и лезут чуть ли не в комнаты.
— Что ты говоришь… — посочувствовал Гарм. — Ну ничего, сегодня же займусь починкой клеток и загонов.
— Это как-нибудь потом. — Пьющий Песок оглядел преобразившихся братьев. — Думаю, сегодня у вас будет занятие поинтереснее. Но сначала приведи сюда Судри, — попросил он эллила. — Я сам присмотрю за ним, чтобы они — и он кивнул в сторону Хэлдара и Амариллис, — лишний раз не беспокоились.
— Благодарю, — эльф шагнул вперед, — но я и сам в силах защитить своего сына.
— И тебе придется проделывать это не раз, — Пьющий Песок улыбнулся. — Особенно когда он поймет, что кроме крыльев, у него есть еще и клыки. Он не сразу решит, когда чем пользоваться… так что он предоставит тебе такую возможность, будь спокоен. А сегодня доверь это мне.
Эльф долго смотрел в спокойные серые глаза проводника, потом коротко кивнул.
Чиро убежал. Боги сидели на траве, неподалеку присели эльф и танцовщица.
— Ну спроси, — примирительно сказал Пьющий Песок, обращаясь к Амариллис. — Не мучайся так.
— Спасибо. Может, скажете, что вы тут затеяли?
— Да ничего особенного. Обычную игру.
— Игру? — переспросил, оживляясь, Гарм.
— Игру? — настороженно переспросил Фенри.
— Игру, — подтвердил Пьющий Песок. — Нехорошо оставлять дело на полдороге, а уж игру — совсем непростительно. Ваши родители оборвали ее на самом интересном месте, а значит, вам ее и доигрывать. Самое необходимое для игры у вас есть. — И пояснил: — Игроки, то есть вы сами.
— Ты говоришь об игре на Огонь и Лед? — не веря своему счастью, заулыбался Гарм.
— Это невозможно, — запротестовал его брат, — из-за этой игры и началась война! Я не буду играть Первоосновами!
— Будешь. Ты всю жизнь об этом мечтал, вот только боялся огорчить Ниму. Но сейчас-то она об этом не узнает, уж точно.
Фенри сверкнул глазами в сторону Пьющего Песок, но спорить не стал.
— Даже если и буду. Даже если и есть самое главное — игроки. Но чем же нам играть? Где тавлеи?
— Здесь, — развел руками проводник, указывая на поляну. — Хэлдар, я надеюсь, ты не потерял карту?
В ответ эльф молча достал из-за пазухи небольшой сверток, обернутый полотном, развернул его и расстелил на траве. Золотые нити вышивки заиграли, заискрились на солнце красными, черными, апельсиново-оранжевыми бликами… словно расцвел в траве невиданный цветок.
— А чаша? — после недолгого молчания тихо спросил Фенри.
— Эта сойдет? — Пьющий Песок достал из заплечного мешка простую деревянную чашу, отполированную до теплого медового блеска.
