Фраза эта растворилась в воздухе.
— Она, действительно, непредсказуема. Вы должны будете ее заинтересовать, она любит встречаться с людьми, которые не являются частью ее прошлого.
Я молчал, держа в руке большой стакан свежевыжатого апельсинового сока. Стакан был так же холоден, как и я.
— Я виделся с Энджи всего несколько минут. Она очаровательная, но слишком нервная. Брак с психиатром ей явно не пошел на пользу. Такие отношения создают некую моральную зависимость. Я бы поостерегся связываться с психиатрами.
— У вас взгляды из старого мира! — воскликнул Рой — Вы в Европе отстаете в этом плане на тридцать лет. Невозможно выжить в условиях стресса, не зная друг друга, а для того, чтобы открыть себя, нужна чья-то помощь, помощь врача…
— Видно, доктор Горвард тоже открыл себя. Чем иначе можно объяснить то, что его обманутый компаньон стал буйнопомешанным?
С Америкой для меня было покончено. И тогда я стал подсмеиваться над их национальным мифом.
Рой заявил:
— Для некоторых людей психоанализ становится главным в жизни. Короче, все это не имеет никакого непосредственного интереса ни для меня, ни тем более для вас. Помните, во время нашего обеда у Ленотра нам приятнее было разговаривать о теннисе, чем о химии. Я тогда не понял, какой пост вы занимаете в настоящее время на вашем предприятии.
Я воспользовался случаем, чтобы заявить (без малейшего на то основания), что должен был быть в ближайшее время назначен на пост заместителя генерального директора, но при этом сразу же добавил, что отказался бы от всего этого ради возможности обосноваться в США.
Рой вскоре завершил наш разговор, объяснив, что в нынешнее трудное время целесообразней было бы сохранить достигнутые в Европе позиции, нежели гоняться за американскими миражами.
— Не забывайте, — сказал он. — У нас становится все меньше и меньше дел с Европой, которая полагает, что сможет жить самостоятельно. Но великие европейские идеи очень непрочны, если учесть, что в двух часах хода стоят танки русской армии. Зачем вкладывать гуда деньги? Скажите, зачем?
— Я мог бы также работать в какой-нибудь американской фирме.
Он покачал головой:
— Так полагают все французы. Но спустя полгода они возвращаются на родину — все, кроме лауреатов Нобелевской премии и булочников. Между Стокгольмом и круассанами очень мало реальных возможностей. Ученые приспосабливаются, но следует отметить, что Их очень уважают в Америке. Здешние предприятия не похожи на европейские конторки. В конце концов, некий двуязычный француз хочет покинуть соотечественников, а что же останется им?
Чтобы отомстить за мой выпад против психиатров, он решил поиздеваться надо мной, высказав мне убийственные доводы. Я не был ни будущим лауреатом Нобелевской премии, ни специалистом по слоеным пирожкам с яблоками. Значит — на выход!
Вечером я набросился на чемоданы. Я готов был разреветься, как наказанный мальчик. Мне не с кем было поговорить. С самого детства мне приходилось самому решать свои проблемы. После моего отъезда из Америки никто обо мне не вспомнит. Ландлер, на выход! А если я уеду отсюда до финального праздника? К чему было и дальше выносить это барбекю?
Чтобы не упрекать себя потом, я перебрал в уме всех женщин. Я был не в состоянии «украсть» Джуди, ей нужен был сильный мужчина. Я таким не был и не хотел им становиться. Что касалось Катарины, то после того, как Рой объявил о ее размещении в квартире в Лос-Анджелесе, она не отходила от него ни на шаг. Я снова почувствовал сильное сожаление. Когда я в молодые годы ездил по США, ведь можно было найти какую-нибудь девушку, пусть скромную, и жениться на ней. Я зажил бы тогда простой жизнью, стал бы работником физического труда. Но, помимо моего желания коллекционировать дипломы, десять лет тому назад я еще верил во Францию и полагал, что меня там заметят благодаря моему международному опыту. Может, я выбрал не то предприятие? Может, постучался не в те двери?
Было слишком поздно нырять в мир гаитян, пуэрториканцев, мексиканцев, смешиваться с наркоманами, авантюристами, сезонными рабочими для того, чтобы упасть на самое дно. Я был слишком белокож, слишком чист, слишком воспитан, слишком привязан к моей ванной комнате, пусть и старенькой, и к страховке. Я был зомби, которому внушили американскую мечту, но который не хотел отказываться от европейских привычек.
Вечером мы ели нарезанных кусками омаров с растопыренными клешнями, но лежавшее на тарелках мясо из этих клешней меня раздражало. У них было все — деньги, женщины, баснословные должности! Я ненавидел наследников, этих привилегированных людей, которым с генами передавались и материальные блага. Они никогда не подвергались риску, им вручалось состояние, имя и техническое обеспечение в качестве премии. Мне пришла в голову смутная мысль о самоубийстве — так, в качестве умственного кокетства. Но немедленно отмел ее, я слишком боялся смерти. Из-за того что я часто рассказывал свои выдумки, сам в них и поверил. А сегодня вечером я упал с высоты. Что оставалось делать, чтобы не быть сбитым с толку открывшейся мне, отрезвленному, истиной? Улыбаться? И я улыбался.
8
Предпоследний день был посвящен соревнованиям, которые проходили в радостной атмосфере. Эта шайка относилась к турниру серьезно. Мне один раз пришлось поработать судьей. Я исполнял свои обязанности с достоинством и глубокой скукой.
Детишки богачей развлекались. Рыжеволосый гигант Рони играл совсем неплохо, у него были определенные способности. Кэти старалась подражать Крис Эверт-Ллойд[10] (так она сама сказала), у нее получались укороченные удары Крис, но никак не шли ее кроссы. У меня больше не оставалось никаких шансов добиться успеха среди них. В конце соревнования, которое выиграли Рой, Рони и Милдред, я отыгрался, выиграв у Роя. После обеда мы все отправились в район Севентин Майл Драйв в гости к приятелям Харта.
Это расположенное у подножия гор имение лежало в самом центре парка, объявленного национальным заповедником. В бинокль, установленный на вращающемся штативе, можно было увидеть плескавшихся в море тюленей и чаек. У хозяина был сероватый цвет лица и слегка пожелтевшие белки глаз. Он проявлял бившую через край приветливость, а его жена постоянно вертелась среди гостей, бросая направо и налево
Когда оркестр заиграл известные мелодии Элтона Джона, у меня перехватило дыхание. Я никогда больше не увижу
