передумала, не так ли? Между нами говоря, это меня ничуть не удивило. Ты недурен собой, но будь я женщиной, я шарахалась бы от тебя, как от чумного». Я останусь в Париже в августе, буду смотреть старые фильмы в киношках на левом берегу и буду один возвращаться домой.
Здесь обо мне забыли. Я уже был стерт из мыслей Роя и остальных. Я словно стал прозрачным.
Я снова видел перед собой лестницу дома в Париже, входная дверь на ночь не закрывалась, поэтому туда заходили развлечься бродяги и расписывали стены граффити. Никто не думал вызывать полицию. Стены все больше и больше покрывались надписями типа: «Самое главное — это задница», «Да здравствуют настоящие придурки».
Я мечтал о том, чтобы ездить на лимузине с шофером, а буду вынужден снова оказаться в этом доме, в этих пробках, в своей недавно подвергшейся нападению вандалов машине, под огнем сарказма дяди Жана… Он постоянно станет напоминать мне, что для того, чтобы стать американцем, мало быть похожим на него внешне. Мне придется снова выслушивать: «Довольствуйся местом, которое ты занимаешь в своей компании. Ты считаешь всех, кто тебя окружает, глупцами, Это станет известно, и они тебя возненавидят!»
Я на секунду закрыл глаза.
— Хелло! Вот не думала, что вы останетесь до самого последнего дня…
Я открыл глаза и увидел Энджи. Я не мог увидеть ее взгляд, поскольку его скрывали большие солнцезащитные очки. Ее платинового цвета волосы были завиты и небрежно растрепаны. Овал подбородка был почти детским. Она была красива и вовсе не враждебна…
— Хелло! Энджи…
— Вы еще помните, как меня зовут…
— Шутите?
— Нет. Но мне кажется, что люди забывают обо мне…
Ей хотелось позабавиться с французским подопытным кроликом.
— Вы часто встречаете людей, страдающих потерей памяти?
Она пожала плечами.
— Я просто так шучу.
— Ах так? Тогда надо предупреждать заранее. Принести вам шампанского?
Она замялась.
— Нет. Лучше минеральной воды или фруктового сока. Я напичкана успокоительными лекарствами. Как настоящая наркоманка.
— Очаровательная наркоманка…
— Французы умеют любезничать с женщинами.
Эта избитая фраза меня раздражала, но я воздержался от каких-либо замечаний. Официант в белом пиджаке принес нам поднос, я взял стакан с апельсиновым соком для нее и бокал шампанского для себя.
— Вы скоро уезжаете? — спросила она.
— Я покидаю Роя, но не Америку. Я счастлив снова встретиться с вами. Меня мучили угрызения совести, я должен принести вам свои извинения. И, очень прошу, не храните обо мне дурных воспоминаний.
Она сняла очки.
— Да я нисколько и не была рассержена, — заявила она — Это я вас спровоцировала. Мне сегодня очень не хотелось приезжать сюда, но Рой был так настойчив… Он сказал, что если я буду сидеть дома, то слишком привыкну к одиночеству. А если честно, то я не люблю быть одна.
— Вы позволите?
Она не поняла моего движения рукой и отступила назад.
— Я хотел прикоснуться к вашим волосам.
— Зачем?
— Ради удовольствия.
Мои пальцы скользили по шелку. Она терпела мой ласковый осмотр со смирением.
— Волосы ангела.
— Как красиво вы сказали…
Мы мешали движению гостей, которые толкались вокруг стола с закусками, повторяя при этом «извините». Мы отошли. Я ждал знака судьбы. Был ли у меня еще одни шанс, самый малый…
— Я прошла психоанализ, — сказала Энджи, держа в руках пустой стакан.
Кто-то толкнул меня в спину, и мне пришлось сделать шаг вперед.
— Вот как? А зачем?
— Вопрос выживания.
— Для аналитика благодаря его гонорарам?
Она была шокирована:
— Не надо с этим шутить.
— Не могу же я все воспринимать всерьез…
Она поколебалась и произнесла:
— Вы правы. Уверена, что правы именно вы.
Последний луч солнца пробежал зигзагом по равнине.
— А вы не любопытны, — продолжила она, — Не задали мне ни единого вопроса о моей личной жизни.
Я ждал. Она дала мне время на раздумье, убирая со лба непослушный локон.
— Это прекрасно. Эрик?
— Да.
— У меня тяжелое прошлое.
— Энджи, у меня совсем не было времени узнать ваше настоящее, а уж о прошлом…
— Вы уверены в том, что мы никогда больше не встретимся?
— А разве можно быть в чем-то уверенным?
Я считал себя красивым, даже великолепным. Загорелый, элегантный, равнодушный, этакий ностальгически приятный человек.
— Единственная проблема, Энджи, заключается в том, что жизнь проходит слишком быстро. Я очень занятой человек, работа так затягивает.
— Но у вас есть время любезничать с женщиной. Вы, вероятно, хороший сын…
— Моих родителей больше нет.
— Простите, — сказала она, глядя на меня почти с нежностью.
Я внушал доверие. И чем больше я сочинял историй, тем легче выдерживал взгляды в упор, глаза в глаза. Это было результатом длительных тренировок.
— А были ли вы когда-нибудь влюблены, по-настоящему влюблены? — спросила она — Вы кажетесь мне романтиком.
Какая-то женщина попыталась ухватить с подноса сэндвич, протянув руку между нами. Мы отошли подальше от стола.
— Нет. Так, случайные связи, не больше того. Я — человек, занимающийся спортом, реально мыслящий и честолюбивый. А романтика может подождать.
— Вот как? — сказала она, — Видите, как я легко ошибаюсь. Но вы правы, когда ты рационален, то меньше страдаешь.
Мы стали искать место, где можно было сесть. Вокруг заваленных тарелками столов стояли свободные стулья. Гости продолжали бродить по лужайке, где-то слышался женский смех. Я должен был почувствовать, что Энджи станет моим адом. Я должен был бежать от нее, но моя интуиция покинула меня, я расслабился и так желал проникнуть в ее загадочный мир.
Мы пересекли лужайку и подошли к отдельно стоявшему столику.
— Я неприкаянная душа, — сказала она, — но, несмотря на это, я верю в знамения, в предзнаменования, даже в чары. Возможно, наша встреча — результат воздействия некой независящей от нас силы…
