Александра уставилась на Феклушу, изумленная до такой степени, что и слова сказать не могла.
Зато Полунин не смолчал:
– Да я тебя за такие слова… Да как ты смеешь, нянька?!
– А ты будто в первый раз услыхал, – бесстрашно отмахнулась от него Феклуша. – Сто раз говорено, чтоб ты деревце по себе рубил, но деревце живое, а не чахлую сухостоину!
Полунин так и замер.
«Еще одна нянька, которая имеет полную власть над своим воспитанником, так же как Зосимовна над Липушкой!» – промелькнуло в голове у Александры, и ей стало жаль Полунина.
– Да полноте вам, Липушка мне навредить никак не могла, ни она, ни господин Ский. Они все время у меня на глазах были, а вот Устин, кучер, которого с нами Зосимовна послала, он вроде как около лошадей крутился, только на него внимания никто не обращал. Но зачем ему?.. Я могла до смерти убиться, а ведь с ним и слова-то не сказала, не то чтобы что-то худое сделать! За что меня такой опасности подвергать?
– Ну вы, барышня, как вчера на свет народились, ей-богу, – фыркнула Феклуша. – Знамо дело, ни один крепостной своей головой не думает, ежели на то барская голова есть.
Александра с Полуниным переглянулись и разом прыснули, словно напроказившие дети.
– Вот уж про тебя, нянюшка, такого никак не скажешь! – еле выговорил Полунин, с трудом сдерживая смех. – Это ты нами всеми заправляешь, как первый министр! Что господами, что дворней, что крестьянами.
– Вот так же, как я, – ничуть не смутясь, с серьезным видом продолжала Феклуша, – и Зосимовна в Протасовке всем заправляет. Да что там! Куда больше, чем я! Мне и не снилась та власть, которую она имеет, да и сниться не будет никогда. А ведь третий-то уголек, который и потонул, был на женщину наговорен. Устин-то под ее дудку пляшет. А замыслила это, конечно, Зосимовна. И где вы ей только ужо дорогу перешли, милая барышня, за два-то дня, пока гостевали в Протасовке?!
Александра подумала: «Спроси лучше, где не перешла!» – и вздохнула. На душе стало тяжко. Если Зосимовна задумала сжить ретивую гостейку со свету, то непременно сделает. Или науськает Липушку, чтобы та выгнала ее из Протасовки. А куда податься Александре? Некуда! Все ее мечты, все планы связаны именно с Протасовкой. Что же делать?.. А ничего другого, как поговорить с Липушкой начистоту. И как можно скорей! Пока Зосимовна не вбила воспитаннице в голову самые ужасные подозрения насчет замыслов гостьи, пока не отвратила от Александры доверчивое, доброе, приветливое сердце!
– Мне пора возвращаться. – Она решительно села в постели. – Позвольте мне поблагодарить от души и попросить подать мою одежду.
– Вы не можете… – возразил было Полунин. – Вам сперва надобно отдохнуть, правда, нянюшка? Скажи ей!
– Вот давай-ко лучше ты-то сам и сказывай, – отчего-то усмехнулась Феклуша, и Полунин, враз осердясь, выбежал вон.
– Ох, дитя малое, неразумное, мечется, не знает, чего хочет, – посетовала Феклуша и, повернувшись к Александре, уставила на нее такой требовательный взгляд, что стало понятно: сейчас начнутся расспросы. Расспросы, на которые и ответов нет, и отвечать не хочется. А потому девушка решила опередить ее:
– А ты, Феклуша, знахарка? Шептунья или травы знаешь? Лечишь или только заговариваешь?
– Да всего помаленьку, – ласково улыбнулась та. – И умение мое невелико. Чего брат успел передать, пока знахарством-то ведал, чего запомнилось с его слов – то в дело и пошло. Да только давно это было, многое ужо подзабылось.
– В Протасовке мальчишка один есть, сын кузнеца, Федоткой кличут, так вот он говорил, что брат твой Феклист камердинером у господина Протасова числился, тот самый… – У нее чуть было не сорвалось: «Тот самый, кто заверял его завещание», – но, к счастью, удалось вовремя прикусить язычок. – Который ему всю жизнь верой и правдой служил?
– Ох и приметливая ты! – одобрительно глянула Феклуша. – Люблю таких. Феклист наш барину Андрею Андреичу всю жизнь отдал за то, что тот его от верной смерти спас.
– Вот как? Что же такого могло приключиться?
– Да все из талана его, из-за дара-то чудесного. Колдуном его в деревне у нас считали, ну и однажды в сухой год порешил его мир в Теше утопить. Мол, сведем со свету бесовского лиходея – небушко и расщедрится на дождь. Связали по рукам и ногам, сердешного, да и скинули в омут с обрыва. А тут случись, мимо барин протасовский верхом проезжал. Дак прямо на коне-то в реку и влетел, аж вплавь пустился – ну и спас Феклиста. За то брат мой и жизнь отдал, и талан… и глаза благодетелю своему закрыл, когда Андрей Андреич преставился.
Она тяжело вздохнула. Александра встрепенулась. Так вот оно что! Вот, наверное, именно на это и намекал отец, когда объяснял Сашеньке, что приключилось с богатым приволжским барином господином Протасовым!
Надо бы только сперва разузнать все подробности.
– Вот ты, Феклуша, все говоришь – талан, талан… Это ты про колдовской дар? – спросила она осторожно.
– Само собой, – кивнула старая нянька, – а еще скажу вот что, Феклист-то наш был знатным рисовальщиком. И за этот талан, за дар его божий сам старый барин, отец Андрея Андреича, с собой брали в Италию рисовальным премудростям научать. И строения разные он горазд был придумывать. Что в Протасовке, что в Полунине в садах беседки стоят одна к одной – все красоты неописанной. Феклист сам-то и придумал, и выстроил. Раньше барский дом в Протасовке весь изнутри изукрашен был, и Феклист там кажную стену, кажную притолоку, и лавку, и сундук расписал чудными травами, цветами и райскими птицами. Кое-где, Николаша сказывал, картины его висят еще в кабинете…
– Я видела! – воскликнула Александра. – Они чудесные. Особенно та, где скатерть-самобранка!
– Ну, хоть картины остались, – кивнула Феклуша. – На том спасибо. А стены все барин Андрей Андреич велел забелить и штофом обить.
– Почему? Потому что штофом – модно теперь?
– Да в отместку Феклисту, – горестно вздохнула Феклуша. – Тот ему не захотел нарисовать и заговорить вторую… – тут старуха испуганно осеклась и даже перекрестила рот.
– Ну что же ты замолкла? – почти вскрикнула Александра. – Рассказывай дальше!
– Упаси господь, – отрицательно покачала головой Феклуша. – Я брату на кресте поклялась, что никому про то не обмолвлюсь. Но ты, барышня, востра да приметлива, сама все и вызнаешь.
– Я видала в кабинете старинные книги, в которые вложены записки с заговорами. Это Феклист писал?
– Само собой! – заулыбалась Феклуша. – Он грамоте был горазд. Хотел написать книгу про знахарство. Да вот не успел! Но смотри, барышня, стерегись, коль в кабинет покойного барина надумаешь пойти. Зосимовна тоже его заговоры ищет. Она, чай, завсегда желала его таланом-то завладеть, сказывала, что тогда счастье свое и получит. Просила Феклиста, чтоб передал ей свое умение – слыхала, поди, ежели колдун помирает и при том передаст чего-нибудь простому человеку, тот после сам колдуном заделается? – но Феклист отказал. Ведь Зосимовна давно душу черту продала, а взамен ничего не получила, поэтому ни души у нее нет, ни совести, ни жалости ни к кому.
– Как же это так? – удивилась Александра. – Душу дьяволу в обмен на что-то продают, верно? Разве же так бывает, чтобы продать – и ничего не получить?
– Говорю тебе, бывает! – настойчиво сказала Феклуша. – Зосимовна в девках крепко полюбила одного господина заезжего. К нашему барину, Полунину, Николашину папеньке, собрались раз гости со всей округи. Было это, когда он на Ольге Васильевне, Николенькиной матушке, женился. Не только из Нижнего, но и из Владимирской губернии, из Вятской приезжали. Один только наилучший друг его не прибыл из Городца, один господин, который ему когда-то жизнь на войне спас, раненого из боя вынес… да и то не прибыл он лишь потому, что сызнова был в ту пору на войне, турок бил. Звали его Александр Славин.
Александра чуть вздрогнула, но Феклуша этого не заметила и продолжала рассказывать:
– А народищу собралось – видимо-невидимо! Тогда наш барин у Протасовых самых бойких девок- плясуний да самых голосистых певуний попросил. А надо тебе сказать, что Зосимовна не всегда так звалась: было время, когда ее просто Марфой кликали. И была у нее сестрица старшая – Антонина. Вот они
