— и Наталья, и Роман… Тем не менее сейчас я сижу здесь одна-одинешенька, мне плохо, тоскливо и страшно, но пожалеть меня некому».
Неизвестно почему, ей неожиданно представился Павел. Будто бы он, примостившись рядом на ручке кресла, смотрит на нее своими веселыми глазами и говорит: «Сейчас что-нибудь придумаем. Не боись — все будет o’кей».
Рина печально вздохнула и повертела в руках чашку с чаем.
«Встреча с Павлом — это, конечно, приятное романтическое приключение, но не более того. Вот Вениамин — это всерьез и надолго. Интересно, как он отреагирует, когда я ему обо всем расскажу?»
На самом деле Рина совершенно не представляла себе, что именно она будет ему рассказывать. Даже предполагая выйти за него замуж, она вовсе не была уверена, что хочет посвящать Вениамина в тайну Тошкиного происхождения. Но как же тогда объяснить ему головоломку с Антошкой? Версия с двоюродным племянником могла бы сойти для тети Паши, но никак не для человека, с которым собираешься строить семью.
«Если бы в тот день, когда доставили Антошку, в доме находился Вениамин, то авантюра Нины Никифоровны провалилась бы, еще не начавшись, — внезапно подумала Рина. — Он бы в два счета разузнал адрес мальчика и в тот же миг вернул его бабушке — та и ахнуть бы не успела».
От этой мысли Рина почему-то почувствовала себя неуютно. Ей тут же представилось счастливое лицо Тошки, когда та возилась с малышом, вспомнилась Наталья, которая помчалась добывать для Антошки варенье, санитар, который называл Рину мамашей. Нежность в мгновение ока затопила ее с головой, вытеснив все без остатка разумные и логичные размышления. Рина окончательно поняла, что на самом деле давно уже все для себя решила — мальчик останется у нее.
К утру Рина чувствовала себя так, словно ее побили колотушками. Попытка взбодриться крепким кофе не дала никаких результатов, и она понуро сидела на кухне, не в силах заставить себя заняться хоть чем- нибудь полезным.
Осторожный звонок в дверь вывел ее из состояния прострации, и она пошла открывать. Взволнованная Анна Викентьевна явилась с утра пораньше, чтобы поинтересоваться здоровьем детей.
Рина заверила старушку, что все в порядке, и зазвала ее на кухню пить чай.
— Ах, Ариша, я так рада, что все обошлось, — промолвила Анна Викентьевна, принимая из рук Рины изящную фарфоровую чашечку. Это была ее личная гостевая чашка, из которой она пивала чай еще в те времена, когда дружила с Верой Николаевной, матерью Рины.
— Антонина вчера выглядела не самым лучшим образом, — посетовала старушка. — Мне показалось, что она была на грани нервного срыва — я поила ее валерьянкой. И еще мятой.
— Вашими стараниями ей уже гораздо лучше, — успокоила ее Рина.
— Да я и сделать-то ничего не успела, — махнула рукой Анна Викентьевна. — Твоя Наталья налетела, словно ураган. Мне только и удалось, что сунуть ей в руки баночку меда.
— Да уж, Наталья и впрямь порывистая женщина, — улыбнулась Рина. Она все ждала, когда старушка заговорит про Антошку, и та действительно не заставила себя долго ждать.
— Ариша, — осторожно начала Анна Викентьевна, — что за гнусные слухи распускает Пелагея?
Пелагеей она называла тетю Пашу, игнорировать россказни которой была просто не в состоянии.
— А что такое? — невинно вскинула брови Рина.
— Ну как же, — всплеснула руками Анна Викентьевна, — она всем рассказывает, что вам подбросили ребенка, а я ничего не могу ей возразить, потому что абсолютно не в курсе дела. Даже Антонина не посчитала нужным хоть что-то мне объяснить.
Старушка обиженно поджала губы и покачала головой.
Памятуя о том, что Анна Викентьевна оказалась слабым звеном и каким-то образом «прокололась» в деле сохранения Тошкиной тайны, Рина поначалу решила не говорить ей всей правды. Однако солгать старушке у нее не получилось, и в итоге она выложила все начистоту.
— И что же ты собираешься делать? — поинтересовалась Анна Викентьевна, пристально вглядываясь в ее осунувшееся лицо. — Оставишь мальчика у себя?
Рина молча кивнула. Она была уверена, что сейчас на нее посыплются ахи и охи, однако Анна Викентьевна ее удивила.
— Как замечательно, — сказала старушка, утирая слезы умиления крохотным кружевным платочком. — Сестра и брат будут расти вместе. Ариша, ты отважная девочка, и к тому же необыкновенно добрая. Я горжусь тобой. Да, горжусь, — пылко добавила она.
Рина хотела что-то сказать, но Анна Викентьевна ее перебила:
— А сейчас отправляйся-ка спать, моя милая, — не терпящим возражения тоном заявила она. — Твои ужасные синяки под глазами могут напугать кого угодно, а уж детей и подавно. Не волнуйся, пожалуйста — манную кашу я готовить еще не разучилась.
Рина так обрадовалась неожиданно подоспевшей помощи, что чуть не расплакалась. Однако сил на то, чтобы рассыпаться в благодарностях, у нее не было, поэтому, криво улыбнувшись, она лишь кивнула и покорно поплелась в свою спальню.
Несколько часов полноценного сна сделали свое волшебное дело, и к полудню Рина снова была в полной боевой готовности. Анна Викентьевна, отчитавшись о проделанной работе, отправилась домой утешать заскучавшую без нее Матильду, а Рина осторожно засунула голову в гостиную, чтобы взглянуть на детей.
Антошка, которому после завтрака Анна Викентьевна успела дать очередную порцию лекарства, снова спал. Тошка же лежала на диване под толстым стеганым одеялом и задумчиво смотрела в потолок.
— На-ка, дружок, выпей чайку, — сказала Рина, присаживаясь на краешек дивана и протягивая дочери огромную синюю чашку, пахнущую заваренной травой.
— Уф, как я ненавижу ромашковый чай, — сморщила нос Тошка, однако приподнялась на локте и покорно сделала большой глоток. Потом она настороженно посмотрела на Рину и спросила:
— Мам, ты на меня не сердишься?
— За что? — улыбнулась Рина, отводя со лба дочери золотистую прядку.
— За то, что за Антошкой не углядела. За то, что в обморок свалилась, как кисейная барышня.
— Глупенькая, в жизни и не такое бывает, не огорчайся.
— А что мы скажем бабушке Нине Никифоровне? — продолжала волноваться Тошка. — Как объясним?
— Так и объясним. Главное, все закончилось благополучно, а остальное все ерунда.
— Ничего не ерунда, — пробурчала Тошка, снова откидываясь на подушку и отворачивая голову к стене.
— Да не расстраивайся ты так. Вылечу я и тебя, и Антошку твоего — будете оба, как новенькие.
— Ага, вылечишь, а потом отдашь его обратно Нине Никифоровне, — со слезами в голосе сказала Тошка и судорожно вздохнула.
Будто почувствовав, что речь идет о нем, малыш заворочался на своей кушетке, и Рина подошла к нему, чтобы потрогать лобик и поправить одеяло. Потом она снова уселась возле Тошки.
— Выходит, ты решительно против того, чтобы отдать Антошку обратно его бабушке? — спросила она, пристально глядя на дочь.
— Решительно, — сварливым тоном ответила та, не поворачивая головы.
— Ну, значит, не отдадим, — просто сказала Рина.
Тошка быстро села на диване и уставилась на мать.
— Правда? — громко воскликнула она, и Рина испуганно приложила палец к губам, показывая глазами на спящего мальчика.
— Мам, ты это серьезно? — продолжала вопрошать Тошка громким шепотом. — Ты, правда, так решила?
Она все никак не могла поверить тому, что услышала, но в глазах ее уже плясали радостные искорки.
