Восхождение. Современники о великом русском писателе Владимире Алексеевиче Солоухине
Солоухин Владимир Алексеевич Биографическая справа
Поэт, прозаик
(1924–1997)
Родился 14 июня 1924 года в селе Алепино Владимирской области в крестьянской семье. Окончив школу, в 1938–1942 годах учился в инженерном училище во Владимире, получил специальность механика-инструменталиста. Во время войны Солоухин служил в войсках особого назначения, охранявших Кремль. В 1946-м, опубликовав свои первые стихи в «Комсомольской правде» и осознав свое призвание, поступил в Литературный институт им. М. Горького, который окончил в 1951 году. Первый сборник стихотворений «Дождь в степи» появился в 1953-м.
Затем последовали поэтические сборники «Журавлиха» (1959), «Имеющий в руках цветы (1962), „Жить на земле“ (1965), в которых со временем все усиливалось стремление автора к философскому осмыслению жизни. С 1951-го много ездит по миру, публикуя репортажи в различных изданиях. Первая отдельная книга очерковой прозы „Рождение Зернограда“ вышла в 1955 году; следующая – „Золотое дно“ – в 1956-м. Книга „Владимирские проселки“ (1957) привлекла серьезное внимание читателей и критики, получив самые одобрительные отклики. В 1964 году опубликовал автобиографический роман „Мать-мачеха“.
Особое место в творчестве Солоухина занимают его художественно-публицистические книги «Письма из Русского музея» (1966) и «Черные доски» (1969). В 1964–1981 годах был членом редколлегии журнала «Молодая гвардия». Живя в Москве, Солоухин не порывал связи с родными местами, тамошними людьми. В 1965-м выходит сборник стихотворений «С лирических позиций». В 1970-е увидели свет книги «Олепинские пруды» (1973) и «Посещение Званки» (1975). В 1980-е – «Время собирать камни», об Оптиной пустыни (монастыре близ г. Козельска), и сборник рассказов и очерков «Бедствие с голубями». Тема русской природы, духовного богатства народа всегда занимала писателя, он писал о необходимости их сохранения и защиты.
Умер Владимир Алексеевич Солоухин 5 апреля 1997 года в Москве.
Предисловие
Владимир Солоухин… Когда я слышу это имя, перед моим мысленным взором возникает образ могучего добродушного уверенного в себе, в своем народе человека, от которого веет покоем, каким-то особым неуловимым русским покоем.
Вероятно, у каждого человека, будь он лично знаком с самим писателем либо только с его произведениями, свой Владимир Солоухин. И часто этот образ в представлении разных людей прямо противоположен. Некоторые московские писатели, завидуя огромному успеху его произведений у читателя, создавали легенды о нем, как о барине, а земляки, жители Алепино, которые знали его с детских лет, встречаясь с ним в деревне каждое лето, сожалели, «простоват, слишком простоват!» Им видимо, хотелось, чтобы их земляк, прославившийся на весь мир, и в обыденном общении поднимался над ними, не был с ними как равный, а был над ними. Землякам хотелось общаться с небожителем, а не с обычным односельчанином. Но он был всегда самим собой, Владимиром Солоухиным.
Я не помню, когда впервые услышал его имя. Его произведения, как и произведения А. С. Пушкина, с самого нежного возраста были со мной, были во мне. Помню, как в семидесятые годы, когда я стал членом литературной студии завода, мы, молодые ребята, грезящие о литературном труде, услышав о публикации в журнале новых рассказов Владимира Солоухина, бежали в читальный зал и глотали, вчитывались с наслаждением, с восторгом в его чудесные строки.
Увидел я Владимира Солоухина впервые в ЦДЛ во время его встречи с молодыми писателями. Я только что перебрался в Москву, постоянно бывал на встречах с известными писателями. Многие из этих встреч не запомнились, не оставили следа в душе. Но встреча с Солоухиным поразила какой-то уверенной спокойной силой, необычной искренностью, ни тени фальши не чувствовалось в его словах. Навсегда запомнились две его мысли. Говоря о том, что пробиться молодому писателю не просто, он советовал не опускать руки, не раскисать, если в какой-то редакции отвергли твою рукопись, нести в другую, в третью, нужно носить, показывать рукопись в разных редакциях, пока не встретит твоя вещь вдумчивого редактора. «Волка ноги кормят», – сказал он, запомнившуюся мне навсегда фразу о продвижении своих рукописей. В те годы я был застенчив, стеснялся носить рукописи по редакциям, а уж если отвергли где-то, значит, думал я, рукопись моя плоха, недостойна публикации. Этот совет Солоухина неоднократно помогал мне в моей жизни.
И еще мне запомнились слова писателя о том, почему многие годы положение в деревне не улучшается. Я деревенский человек, дед мой был раскулачен задолго до моего появления на свет. Может быть, потому, так поразили меня спокойные искренние слова Владимира Солоухина:
– Почему так плохо живет деревня? Да потому, что лучших людей деревни, кулаков, уничтожили. Кто такой кулак? Это по-нынешнему ударник труда (В те годы было развито движение ударников коммунистического труда). А кто такой ударник? Ударник это главный механизм в любом орудии. Уберите ударник из ружья, и ружье превратиться в обычную палку. Так и с кулаком. Уничтожили кулака в деревне, и жизнь угасла.
Потом я встретился с Владимиром Солоухиным в первые годы перестройки. В то время я неожиданно для самого себя стал членом парткома Московской писательской организации. Прежний состав парткома объявил партийный выговор писателю, об этом идет речь в этой книге в нескольких воспоминаниях, а новый состав парткома решил этот выговор снять с писателя. Партийный выговор был дан Владимиру Солоухину за его рассказы о Ленине, которые позже были напечатаны в журнале «Наш современник». Эти рассказы Владимир Солоухин давал читать в рукописи своим проверенным друзьям. И кто-то из друзей переслал их руководству Московской писательской организации, приложив письмо с вопросом, как Владимир Солоухин с такими взглядами на вождя мировой революции может быть членом Союза писателей СССР? Солоухин получил партийный выговор с занесением в учетную карточку. Не все члены нового состава парткома были за то, чтобы снять выговор с писателя. И кто же, вы думаете, яростно отстаивал оскорбленную честь Ленина, осуждал Солоухина за его рассказы? Тимур Гайдар и его команда. Те как раз члены парткома, которые буквально через год объявят себя истинными демократами и бросятся сжигать свои партбилеты. Но на заседании парткома они яростно осуждали Владимира Солоухина, кричали с пеной у рта, как он посмел неучтиво высказаться о вожде партии. Меня восхитило поведение Солоухина во время заседания парткома. Он слушал все выступления со спокойной доброй усмешкой, с добродушной улыбкой уверенного в себе человека, с улыбкой взрослого человека, наблюдающего за невинными шалостями детей. Выговор мы с него сняли. Тимуровцы проиграли.
А познакомил меня с Владимиром Солоухиным художник Илья Глазунов. В тот вечер мы оказались в гостях у художника. Глазунов был занят какими-то важными делами, и отправил нас с писателем в отдельную комнату на то время, пока он освободиться. И чтоб нам было веселей, вручил бутылку водки. Мы разговорились, и Солоухин шутливо и добродушно сказал, что его хороший приятель поэт Николай Доризо как-то признался ему, что от Советской власти на склоне лет он ждет только одного: многотомного собрания сочинений. Теперь Советский власти нет, но он, Владимир Солоухин, все же мечтает увидеть при жизни избранное своих сочинений в восьми томах.
– А в десять томов войдут все ваши художественные произведения? – спросил я.
– Если по тридцать листов каждый том, то войдут.
По дороге в Переделкино, куда я вез его на своей машине, Солоухин добродушно шутил, говорил:
– Как быстро время изменилось! Раньше как было: приближается, скажем, мое семидесятилетие. Я пишу директору издательства «Художественная литература», так, мол, и так, прошу издать восемь томов моих сочинений. Там собирается редакция, смотрят, какие у меня награды, заслуги, лауреат я чего и выносят решение: не достоин Солоухин восьми томов, хватит ему и семи. И решение свое выносят в Госкомиздат. Там месяца через три собирается коллегия, снова рассматривают со всех сторон Солоухина, и решают: бумаги мало, хватит с него и шести томов. Пусть этому радуется. И отправляют утверждать в ЦК КПСС. Хорошо, если там подмахнут не глядя. А то, не дай Бог, и они начнут искать партийные грехи Солоухина, да еще том-другой снимут. А сейчас как: сидим мы с Алешкиным за бутылкой. Я намекаю: неплохо бы издать восемь томов моих сочинений. А Алешкин спрашивает: почему восемь, а не десять? Десять, так десять! И дело решено.
Да, дело было решено. Владимир Солоухин сам составил десять томов своих сочинений. Представил большое количество своих фотографий для первых трех томов. Но, к сожалению, увидел он только первых три тома. Время изменилось не только в скорости принятия решений. Читатели Владимира Солоухина были разорены, вынуждены были просто физически выживать. Не до книг. Печатать книги можно было только на собственные средства. А их не было. И мы были вынуждены прекратить выпускать подготовленные к печати очередные тома.
Многие авторы этой книги сетуют на то, что хорошие писатели, прославившие русскую землю, забываются, что книжные прилавки забиты криминальной халтурой. Да это так на сегодняшний день. Но не нужно забывать, что «когда кипит морская гладь», на поверхности оказывается различный мусор да пена. Только их видит глаз
