июне и в те же дни я «вторгся» во Владимирскую область с таким же безотчетным влечением, как и Вы. Почему-то я облюбовал себе ее издали, хотя не родился там и не жил. Только Вы в то лето имели время странствовать по ней, а я наугад приехал туда из Казахстана и искал местечка, где бы поселиться навсегда. И тем дождем, который стегал по Вашей алепинской крыше, прихватило и меня недалеко – в Орехове Ставровского района. Расчудесное тоже местечко!
Но, собственно, не это – повод моего письма, а то место из главы о Юрьеве-Польском, где Вы пишете о несносном районном громковещании. Это – явление очень общее. Здесь не обойтись без какого-то сдвига во взгляде публики. Как его добиться? В прошлом августе я написал статейку об этом в «Известия» (копию вкладываю теперь Вам) – кажется, аргументировано и не так уж размазано. «Известия» не ответили мне ни да, ни нет, не признали правильности и не опровергли ее, а сообщили, что у них нет места.
Но если бы за такое дело взялись Вы, писатель с нарастающим именем, – это могло бы иметь другой эффект.
А Вы – понимаете и цените тишину. Во всех случаях хочется пожелать Вам дальнейших литературных успехов и пожать руку.
РАДИОФИК АЦИЯ И ТИШИНА
Граждане, мечтающие о путешествиях! Любители нераспуганной тишины, тонкого птичьего щебета, плеска набегающих волн! Когда вы избираете себе маршруты и намечаете места отдыха, – справочники услужливо сообщают вам о расписании поездов и паротеплоходов, географические карты показывают вам близость рек и направления тропинок, охотоведческие карты рисуют вам расположение лесов, рассказывают о рыбах и птицах. И только, увы, одного вы никогда не узнаете заранее – тихо ли в том месте, от которого вы прежде всего ждете и естественней всего ждать тишины.
«Речные путешествия – лучший вид отдыха» – рекламируют пароходства. Да, согласимся мы с ними, ничто так не успокаивает нервы, как речное путешествие, но при одном условии – тишины. Однако возьмите билет на волжский или днепровский паротеплоход, свяжите свою судьбу с ним на неделю, а иногда и на две – и вы будете мечтать о дне, когда кончится это путешествие, нервы ваши будут измучены непрерывным радиовещанием и проигрыванием пластинок (часто весьма низкосортных) через мощные палубные динамики – и это от 8 часов утра до 12 ночи. Укрыться от них негде! И напрасны будут ваши попытки добиться тишины: для того и содержится в штате парохода радист, чтобы исправно нести свою вахту.
Находитесь ли вы в туристском лагере, в доме ли отдыха – администрация, мало считаясь с отдельными личными вкусами и не озабочиваясь сложным устройством индивидуального радиослушания, идет по простейшему пути: ставит мощный динамик на столбе, обеспечивающий «звуковой прострел» окружной местности радиусом в два километра. Идите, идите по грибы – и там вы не укроетесь от этого постоянного механического давления на уши!
Вас влечет к себе заповедник Шевченко? Вы решили посетить такое изумительное по красоте место, как Канев? Что ж, на каневской пристани вас охотно приютят комнаты отдыха. Но остерегайтесь этого гостеприимства! – в двадцати метрах от вашего окна на столбе установлен все тот же динамик с двухкилометровым прострелом – и ни под подушку, ни под матрац вы не спрячете от него голову: он будет пытать вас звуком по расписанию, принятому во всех районных центрах большинства наших областей: с без пяти минут шесть утра до пяти минут первого ночи (днем бывают в райцентрах перерывы, связанные с экономией аккумуляторов), из каких соображений составлено это удивительное расписание, оставляющее человеку беспрепятственного сна только 5 часов 50 минут в сутки? Оно есть архаизм тридцатилетней давности. От него давно отказалось Подмосковье, все столичные и областные города и, например, южный берег Крыма, тогда как в степной полосе Крыма оно продолжает неуклонно действовать, разрушая сон и нормальный отдых трудящихся (в райцентре Черноморском такой динамик особенно «удачно» поставлен около… больницы)
Тридцать лет назад, когда радиовещание только входило в наш быт, когда недоступно было семье иметь свой радиоприемник, и позже, во время войны, мощные громкоговорители на городских площадях играли большую культурную роль, способствовали созданию единого ритма жизни всей страны.
Но сейчас, когда невозможно не только в городе, но даже и в деревне, найти семью, не имеющую телевизора, или радиоприемника, или хотя бы радиотрансляционной точки – для чего и для кого остались эти громкоговорители на столбах? В крупных городах – и это совершенно правильно – такая общественная радиофикация создается на праздничные и только на праздничные дни. Не пора ли распространить этот порядок и на транспорт и на сельскую местность? Пусть пароход с веселым маршем подходит к пристани и отходит от нее – и достаточно этого.
Научно доказано, что шумы вредны для человека, расстраивают его нервную систему и даже сокращают продолжительность жизни. В нашей стране ведется большая гуманная работа по устранению и уменьшению шумов на производстве и в быту. Почти во всех областях существуют в частности обязательные постановления облисполкомов, запрещающие громкое пользование радиолами и радиоприемниками даже в комнатах, не говоря о выставлении их на подоконники и балконы. Но постановления эти остаются на бумаге. И вот заведется в квартале какой-нибудь такой урод, который с мелко-купеческим хвастовством выставляет на подоконник радиолу, включает ее на самый предельный уровень передачи, «пусть все знают, какую я дорогую радиолу купил», а милиция считает это безделицей, общественность же недостаточно мобилизована средствами высмеивания этих явлений в прессе, в кино, на эстраде, для того, чтобы дать дружный отпор. И хочется спросить: зачем же тогда ограничивали шоферов отменой гораздо более скромных автосигналов? Много ли от этого выиграла тишина?
«Уж сколько раз твердили миру», что во всем нужно чувство меры. При современном уровне радиотехники, при мощности выпускаемых радиол, радиофикация обращается в бедствие, если не принять мер для сохранения общественной тишины.
P.S. Многоуважаемый Владимир Aлексеевич! Писатель Леонид Федорович Зуров, проживающий в Париже в семье И. А. Бунина на правах приемного сына, кажется, с 1929 года, попросил меня прислать Вашу повесть «Владимирские проселки». Я послал в издании «Роман-газеты».
Зураб Чавчавадзе Поэт, писатель, монархист…
В середине 60-х годов минувшего столетия попался мне на глаза один из толстых московских литературных журналов с «Письмами из Русского музея» Владимира Солоухина, к тому времени уже хорошо известного советской читающей публике поэта и писателя. Но, увы, еще неизвестного мне, молодому тогда максималисту и снобу, считавшему пустой тратой времени чтение чего бы то ни было, выходящего из-под пера современных авторов. Но случилось так, что ошеломляющий эффект от прочтения «Писем из Русского музея» погнал меня в библиотеки на поиски других произведений автора.
До появления «Черных досок» оставалось, кажется, года два. Они ушли у меня на ознакомление с «Владимирскими проселками», «Каплей росы», сборниками стихов. Я понял, что обнаружил на земле единомышленника, писателя редкого и мощного дарования. Ощущение духовного родства, близости жизненных и мировоззренческих позиций, определявших отношение к судьбам Отечества, его истории, вере, традициям, было настолько явственным, что невольно тянуло как-нибудь познакомиться с этим бесстрашным гигантом. А после «Черных досок» мысль о знакомстве стала просто навязчивой идеей, которая, к счастью, вскоре материализовалась стараниями моего дядюшки А. Л. Казем-Бека, знавшего В. А. Солоухина чуть ли не с конца 50-х годов.
Постепенно наша дружба становилась крепче и в сугубо человеческом плане: мы неизменно были вместе и в радостных, и горестных семейных обстоятельствах, а в некоторых случаях даже обрастали элементами почти родственной связи: моя жена крестила внука- первенца Владимира Алексеевича, а сам он был моим шафером на венчании в церкви Город-ни-на-Волге, куда вез нас на своей машине, то и дело приговаривая:
– На твоей свадьбе, Зурабчик, как видишь, я не только шафер, но и шофёр!
Вскоре после нашего знакомства В. А. Солоухин завершил работу над книгой, которая в узком кругу доверенных лиц получила конспиративное название «Кувальдяга». Тот, кто смог прочесть ее уже в 90-х годах под исконным названием «Последняя ступень», легко догадается, почему именно «Кувальдяга». Остальным скажу, что на рубеже 60—70-х годов эта повесть о превращении пламенного комсомольца в убежденного патриота-антикоммуниста под воздействием правдивой информации о коммунизме действительно могла оглушить читателя. Если бы она оказалась напечатанной (а этого не могло произойти, просто потому что не могло произойти никак), то не менее чувствительно она, конечно же, отразилась бы на самой идеологии. В одном из «камешков» (см. «Камешки на ладони») В. А. Солоухин сравнивает «Кувальдягу» в образе некоей рукописи, написанной «в стол», с пулеметом, который, будь он изобретен в XII веке, радикально и просто решил бы проблему монголо-татарского ига. Смысл этого камешка на момент его публикации (конец 70-х годов) был понятен едва ли десятку человек во всем мире!
Но мы, тот самый десяток «посвященных», прочитавших рукопись, распечатанную в трех
