гибели в России почти тридцати тысяч храмов и десятков миллионов икон. Силуэты церквей и монастырей ушли из городских панорам. Мы были бы лишены чистоты и гармонии духовных и душевных состояний людей XV века, если бы утратили шедевры Рублева и Дионисия. И замены этой духовной составляющей нашей жизни не существует. Полуразрушенные по вине человека постройки, в том числе и церковные, исчезают в нашей стране сотнями. К числу таковых можно отнести и храм Покрова, что возле дома, где родился великий писатель В. А. Солоухин в Алепино. Нельзя об этом не помнить, до этого уже нет дела государству и не видно заботы церковных кругов. Да, в последнее десятилетие почти десять тысяч церковных зданий возобновлены благодаря богослужебной жизни, но еще больше продолжают быстро разрушаться. В разных областях ситуация неодинакова, но всегда печальна. В Ярославской области 280 действующих храмов, а 320 остаются брошенными; в Тверской области, на главном пути между двумя столицами, из 720 церквей живы лишь 180. При этом нередко идет спор между церковными и светскими властями за то или другое здание, – и это в условиях громадного количества гибнущих, нередко художественно уникальных построек. Это касается не только церквей: целые монастырские комплексы остаются заброшенными и невостребованными.
Легко можно оправдаться отсутствием средств и у Церкви, и у государства. Но в то же самое время находятся на весьма крупные новые проекты, создание которых можно было бы отложить до лучших времен.
Из 300 церквей XI–XVIII столетий до наших дней сохранилось не более тридцати, ни в одной из них живопись не сохранилась целиком. Из десятков тысяч домонгольских икон уцелело лишь несколько десятков, да и те к началу ХХ столетия нельзя узнать из-за позднейших переписей. Живопись Древней Руси XV–XIX веков в начале ХХ века представить себе было абсолютно невозможно.
Церкви сносились, иконы отправлялись в кладовые и там погибали. Известно, что три знаменитые иконы звенигородского «Деисуса» Рублева были обнаружены в дровяном сарае. В Богоявленском монастыре Костромы, ничтоже сумняшеся, отпилили у древнейшей иконы Феодоровской Божией Матери изначальное крепление выносной рукояти. В Спасо-Яковленском монастыре Ростова Великого, волею настоятеля, разобран и небрежно складирован замечательный иконостас XVII века.
В тяжелом состоянии находятся иконы Рублевского иконостаса в Троицком соборе Троице- Сергиевой лавры, почернели фрески церкви Воскресения на Дебре в Костроме.
Гибнут принадлежащие кисти Андрея Рублева фрески Успенского Собора во Владимире, но никто из священноначалия не откликается на все просьбы и рекомендации реставраторов. Конечно, живопись Рублева принадлежит всему человечеству, но, прежде всего, она – достояние Русской Православной церкви, хотя еще ни разу не раздался во всеуслышанье ее голос, обеспокоенный сложившейся ситуацией. Сиюминутные соображения берут верх над ценностями вечными.
Восторги и вздохи о Москве как о Небесном Иерусалиме, Третьем Риме, уступают место трезвой деятельности. Достаточно взглянуть на виды Новоспасского и Данилова монастырей. Храма Христа Спасителя и Кремля: перед ними и позади их поднимаются нелепые бетонные нагромождения. В Новоспасском монастыре, возле усыпальницы Романовых, мною были высажены саженцы абрикосов и они уже плодоносят. И если раньше силуэт города формировали церкви, монастыри, кремли и дворцы, строя которые люди думали о вечном, то теперь силуэт Москвы определяется офисами, банками, гостиницами, элитными многоэтажками.
Недавно Патриарший мост перекинулся от Храма Христа Спасителя прямо к развлекательному центру и казино, а стоящая напротив храма церковь Святителя Николая на Берсеневке оказывается ниже этого моста, на уровне третьего этажа. Голос Церкви раньше почти никогда не поднимался против подобного вандализма, а теперь уже возникают коммерческие проекты, угрожающие даже прославленным обителям, таким, например, как Пафнутьево-Боровский монастырь. У Церкви нет более верных, бескорыстных и квалифицированных союзников, чем реставраторы, ученые, музейные сотрудники. Без преувеличения можно сказать, что без их упрямого, тихого, а иногда и героического сопротивления советская власть с удовольствием разрушила бы почти все создания религиозного искусства, и, следуя своему безошибочному «классовому» чутью – прежде всего самые лучшие.
Борьба за сохранение ценностей религиозного искусства – это не борьба против Церкви, а истинное отстаивание духовности и молитвенного опыта древних, без которых невозможна ни полнота, ни преемственность духовного опыта поколений.
4 апреля 1997 года, когда Владимира Алексеевича отпевали в Успенском приделе Храма Христа Спасителя в Москве, Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий Второй сказал у гроба писателя: «Владимир Алексеевич одним из первых начал духовное возрождение нашей жизни, первым пробудил в нас национальное самосознание».
14 июня 1924 года родился В. А. Солоухин. И так уж повелось, что благодарная память о нем стала живой и верной для создателей Благотворительного фонда «Энциклопедия Серафима Саровского». И 14 июня 2005 года, как и в предыдущие годы, под благодатным руководством Михаила Орландовича Мендоса-Бландона, возглавляющего Благотворительный фонд «Энциклопедия Серафима Саровского», и секретаря Ольги Алексеевны Мельниковой успешно проведены «Солоухинские чтения в Алепино».
В 8 часов утра на Садовом кольце Москвы, возле станции метро «Парк Культуры», что напротив Провиантских складов – памятника архитектуры XIX века, архитектор Стасов, стоял комфортабельный автобус, в котором размещаются почитатели творчества В. А. Солоухина, среди которых и видные ученые, и режиссеры, и военные, и священнослужители, и писатели, и родственник Павла Флоренского, и многие другие – друзья В. А. Солоухина.
Перед отправлением автобуса из Москвы всех отъезжающих по-отечески снабжают всевозможными программами; инструкциями поведения на торжественной части в Алепино; на литии на кладбище; на концерте в райцентре Рождествено; в музее В. А. Солоухина, а также аудиозаписями.
В 21 час – приезд в Москву к станции метро. По пути следования автобуса в Алепино, экскурсовод знакомит с достопримечательностями истории и культуры. В перерывах выступают желающие поделиться своими впечатлениями о творчестве В. А. Солоухина и словами благодарности организаторам этой поездки – Михаилу Орландовичу Мендоса-Бландону и секретарю Ольге Алексеевне Мельниковой.
Николай Лалакин Классик XX века
Сорок лет назад в сентябрьской и октябрьской книжках «Нового мира» появились солоухинские «Владимирские проселки». В СССР обозначился писатель, заговоривший о русском национальном достоинстве, о народном самосознании. Затем в последовавших «Каплях росы», «Письмах из Русского музея», «Черных досках», «Время собирать камни» Владимир Алексеевич Солоухин заставил нас совсем по-иному, чем преподносили нам в школе, взглянуть на нашу историю, на нашу культуру. Хочу еще раз напомнить и подчеркнуть то, что только после выхода «Владимирских проселков» появились известные произведения «В бессонную ночь» и «Падучая звезда» С. Никитина, «Матренин двор» А. Солженицына, «Последний поклон» и «Прощание с Матерой» В. Распутина, «Кануны» и «Плотницкие рассказы» В. Белова, рассказы В. Шукшина, «Вятская тетрадь» В. Крупина и книги других писателей, позвавших нас вступить на их тропинки, ведущие к возрождаемому храму души.
И, конечно, не случайно, в этом есть свой смысл и своя символика, что инициатором и духовным вдохновителем идеи восстановительной постройки храма Христа Спасителя стал именно Владимир Солоухин. В одной из последних бесед писатель заявил: «Я верю, что наш мир создан сверхразумом. Богом. Я думаю, что есть где-то во Вселенной „источник, который, как радиоволну, излучает целесообразность. И все в мире подчиняется этому излучению целесообразности“…
Своеобразной высшей наградой, признанием его жизненного труда, служению Отечеству и православной Вере стало отпевание писателя в воссозданном Храме (первый случай) патриархом Московским и всея Руси Алексием II.
…Хоронили его мы в зяблый промозглый апрельский день, как он и завещал, на олепинском кладбище родимого села. Редкие клочки пожухлого снега почему-то в те часы казались мне разорванными листками недописанной рукописи, которые порывистый ветер разбросал по ямкам и овражкам вокруг села… Гулко падали на дубовую крышку гроба не успевшие оттаять комья земли. Непослушными в наших руках были лопаты, которыми мы с Владимиром Крупиным и другими писателями нагребали могильный холмик. Отдавали последнюю дань уважения Солоухину в Олепино с разных концов страны известные литераторы, деятели различных партий и движений. Его кончина опечалила всех. Ибо к независимому самостоятельному солоухинскому оканью прислушивались многие. Всевозможные группировки, течения хотели бы видеть Владимира Алексеевича в своих рядах. Но он так и остался в стороне от них отдельным гигантским пластом, по-своему влияя на процессы, происходящие в литературе, культуре и в жизни общества в целом.
В тот печальный день, чувствуя себя как-то сиротливо, мы мало что говорили и вспоминали. Но вот в мае, когда Владимир Крупин попросил меня вновь съездить с ним и его женой Надей в Олепино – нам по дороге и в самом селе многое вспомнилось о почившем писателе. Само же кладбище в тот день предстало перед нами именно таким, каким его описал Солоухин в своей после смерти опубликованной «Чаше»: «…наше сельское кладбище –
