Стрела бога

Кто он?
Кто угощает?
Кто он?
Обика Эзеулу – он угощает!
Айо-о-о-о-о-о!

После того как мать Окуаты и все женщины из ее деревни отправились домой, оставив Окуату одну, она почувствовала себя так сиротливо, что по лицу у нее потекли слезы. Мать Обики отвела Окуату к себе в хижину, где ей предстояло оставаться до церемонии брачного жертвоприношения.

Колдун и прорицатель, нанятый для совершения этого обряда, вскоре явился, и участники церемонии двинулись в путь. С колдуном отправились Обика, его старший брат, мать и невеста. Эзеулу не пошел с ними, так как он редко покидал свое оби после наступления темноты. Одаче идти отказался, боясь прогневить наставника по катехизису, который в своих проповедях осуждал жертвоприношения.

Они направились в сторону дороги, ведущей в Умуэзеани – деревню, откуда пришла невеста. Совершенно стемнело, и на небе не было луны. Масляный светильник, который несла мать Обики, давал очень мало света, тем более что одной рукой она прикрывала фитиль, загораживая огонь от ветра. Но ветер все равно дважды погасил светильник, и ей пришлось заходить на ближайшие усадьбы, чтобы снова зажечь его, – сначала к Аноси, а потом в хижину вдовы Мемболу.

Колдун, которого звали Аниэгбока, молча шел впереди. Это был человек маленького роста, но, разговаривая, он так повышал голос, словно его собеседником был глуховатый сосед за стеной усадьбы. Аниэгбока не был одним из прославленных колдунов племени; его пригласили потому, что он находился в дружественных отношениях с домом Эзеулу, да и обряд жертвоприношения, который он должен был совершить, не требовал исключительного искусства. Ребятишки издали узнавали Аниэгбоку и пускались наутек при его приближении, так как рассказывали, что он может превратить человека в собаку, шлепнув его по заду. Но в его отсутствие они потешались над ним, потому что один глаз у него был как попорченная раковина каури. Как говорили, Аниэгбока повредил себе глаз заостренным концом копья из бананового стебля, которое он – тогда маленький мальчонка – подбрасывал и ловил в воздухе.

Продвигаясь в темноте вперед, они иногда встречали по пути людей, но узнавали их только по голосу, когда прохожие здоровались с ними. Слабый свет масляного светильника, казалось, делал еще более непроницаемым мрак вокруг них и не позволял им видеть других так, как те видели их самих.

В большом кожаном мешке, висевшем у Аниэгбоки на плече, все время что-то тихонько побрякивало. Невеста несла в одной руке чашу из обожженной глины, а в другой – курицу. Курица время от времени кудахтала, как кудахчут обычно куры, когда кто-нибудь заберется ночью к ним в курятник. Сейчас Окуата шла посредине группы, она остро ощущала и радость, и страх, которые боролись у нее в сердце. Обика и Эдого, шагавшие впереди, держали в руках мачете. Они обменивались иногда отрывочными фразами, но, разговаривая, Обика думал совсем о другом. Он напрягал слух, стараясь расслышать нежнейшее позвякивание джигид невесты. Он даже узнавал звук ее шагов, отличал ее поступь от поступи остальных. У него тоже было неспокойно на душе. Что ждет его, когда он приведет жену после жертвоприношения в свою хижину: найдет ли он ее, как говорится, «дома» или же с гневом и унижением узнает, что кто-то другой ворвался в дом и похитил заветное сокровище? Нет, этого не может быть. Все, кто с нею знаком, в один голос говорят, что это девушка примерного поведения. Обика уже выбрал здоровенную козу, которую он преподнесет в дар матери Окуаты, если его невеста окажется девственницей. Он не представлял себе, что сделает, если вдруг обнаружит, что подарок он готовил напрасно.

В левой руке у Обики был маленький кувшин с водой, он держал его за горлышко. Эдого нес пучок молодых побегов пальмы, срезанных с самой верхушки.

Скоро они подошли к пересечению их дороги с той, которая вела в деревню невесты, – по ней невеста пришла сегодня. Свернув на эту дорогу, они сделали еще несколько шагов и остановились. Колдун выбрал место посредине дороги и приказал Обике выкопать там ямку.

– Поставь светильник вон туда, на землю, – сказал он матери Обики, и та сделала, как он велел. Обика присел и начал копать. – Сделай яму пошире, – распоряжался колдун. – Да, вот так, хорошо.

Все трое мужчин сели на корточки, женщины встали на колени, выпрямив спину. Пламя светильника было теперь сильным и ярким.

– Больше не копай, яма достаточно глубокая, – сказал наконец колдун. – Выбирай из нее всю землю.

Пока Обика выгребал обеими руками красную землю, колдун начал один за другим доставать из своего мешка жертвенные предметы. Сначала он вынул четыре маленьких клубня ямса, потом четыре куска мела и цветок дикой лилии.

– Давай мне теперь ому. – Эдого протянул ему мягкие пальмовые листья. Колдун оторвал четыре листочка и отложил остальные в сторону. Затем он повернулся к матери Обики. – Дай-ка мне эго нано.

Она отвязала от края полосы материи, служившей ей одеждой, связку раковин каури и передала ему. Колдун тщательно пересчитал их на земле, как женщина, покупающая или продающая что-нибудь на базаре, затем разделил их на кучки по шесть штук. Кучек оказалось четыре, и он удовлетворенно кивнул головой.

Поднявшись на ноги, он велел Окуате встать на колени рядом с ямой лицом к ее родной деревне. Сам же он расположился напротив нее по другую сторону ямы, разложив жертвенные предметы справа от себя. Остальные встали чуть поодаль.

Колдун взял один из клубней ямса и вручил его Окуате. Она обвела клубнем вокруг своей головы и положила его в яму. Колдун положил туда же остальные три. Затем он подал ей один из кусочков мела, и она проделала с ним то же, что и с клубнем ямса. Потом в яму таким же образом легли пальмовые листья и цветок дикой лилии. В последнюю очередь он протянул ей шесть раковин каури, и она, зажав их в ладони, повторила с ними ту же процедуру. После этого колдун произнес очистительное заклинание:

– Любое зло, которое ты могла видеть своими глазами, или высказать своими устами, или услышать своими ушами, или тронуть своими стопами; всяческое зло, которое могли навлечь на тебя твой отец либо твоя мать, – все это я прячу и покрываю здесь.

С этими словами он взял чашу из обожженной глины и покрыл ею предметы, лежавшие в яме. Вслед за тем он принялся осторожно засыпать яму землей. Дважды он слегка приподнимал чашу, так что, когда яма была засыпана, выгнутость дна слегка возвышалась над уровнем дороги. Закончив с этим, колдун спросил, где вода. Мать Обики подала кувшинчик с водой. Невеста, уже поднявшаяся с колен, нагнулась и, наливая воду из кувшинчика в горсть, начала обмывать себе лицо, руки и ноги от ступни до колен.

– Не забывай о том, – напомнил прорицатель, после того как она закончила свое омовение, – что до утра ты не должна ступать на эту дорогу, даже если бы ночью на деревню напали воины Абама и ты была бы вынуждена бежать, спасая свою жизнь.

– Великий бог не допустит, чтобы она спасалась бегством – ни сегодня, ни завтра, – произнесла ее свекровь.

– Ну, конечно, ей не придется никуда бежать, – отвечал Аниэгбока, – но все равно мы должны поступать так, как заведено от века. – Повернувшись потом к Обике, он сказал: – Я сделал всё, как ты меня просил. Жена родит тебе девятерых сыновей.

– Спасибо тебе, – поблагодарили Обика и Эдого в один голос.

– Эту курицу я забираю домой, – объявил колдун, перекинув свой мешок через плечо и взяв курицу за лапки, связанные банановым жгутом. Должно быть, он заметил, что их глаза прикованы к курице. – Я один съем ее. Лучше не приходите ко мне в гости завтра утром: курятиной я ни с кем не поделюсь. – И он громко, как пьяный, расхохотался. – Даже прорицатели должны иной раз получать вознаграждение. – Он снова загоготал. – Разве не говорят у нас, что флейтисту иногда приходится прервать игру, чтобы вытереть себе нос?

– Да, есть у нас такая поговорка, – ответил Эдого.

Весь обратный путь колдун без умолку разглагольствовал своим зычным голосом. Он хвастался, каким почетом пользуется он у далеких племен. Спутники слушали его невнимательно, лишь изредка вставляя слово-другое. Одна Окуата не открывала рта.

Когда они добрались до Лло Агбасиосо, прорицатель расстался с ними и свернул направо. Как только