Оранжерея

Какая в голове труха...
Схватить треух и торопливо
сбежать по лестнице, пока
тоска меня не уморила?

Так хорошо здесь порыдать,
у двери этого трактира,
горит вверху, ни взять,
ни дать, на гвоздь повешенная лира.

Ты будешь часто умирать,
точнее — каждую субботу,
точнее — каждый день на йоту
во мне ты будешь убывать.

Заешь несчастье калачом,
спроси у полового чай,
засим, о том, о сем начнем,
а хочешь, молча поскучай.

А то — сыграй со мной в триктрак:
кто проиграл — тому платить.
Когда бив жизни было так,
что я посмел бы возразить?

3

Что возразить посмел бы я?
Отличный ход, снимаю шляпу.
Легко ступая, жизнь моя
в лиловую уходит слякоть.

Свет полумертвых фонарей
бредет, за цоколи цепляясь,
и замирает у дверей,
как инвалид, просящий малость.

А к окнам, ясным изнутри,
снаружи припадает осень
и принимается скрести
стекло ногтем и тоже просит.

И вопрошает все вокруг,
одно другому отвечает,
и сторож кормит пса из рук,
и быстро месяц убывает.

ПОМЕТКИ НА ПОЛЯХ

Тряхнет, отпустит лихорадка
и вновь тряхнет, и зыбь в костях.
Я как раскрытая тетрадка:
пометки на полях.

Сквозь все напластованья плоти
сочится холодок извне;
от автостанции напротив
гуляют тени по стене.

В той пантомиме бездна смысла:
скрещенье, дрожь, наплыв и вновь
дрожанье; то как будто числа,
то вдруг лицо: улыбка, бровь.

Все это страшно интересно,
я сам люблю писать впотьмах,
и также вовсе неизвестно,
что в словесах.

Что там за образы маячат,
что за метафоры сквозят?
Но Парки шепотом судачат,
и за спиною что-то прячут,
и даже ты отводишь взгляд.