колеблясь и без труда.
Ваш покорный призрак был приятно удивлён.
Водолазки явно тоже не знали, как реагировать на всё это. Один из них открыл огонь, и все разбежались в укрытия. Мотоцикл не попал ни в одного, поскольку упал в стороне от толпы, хотя грохот звука при падении был настолько убедителен, что заставил меня сомневаться в моих так называемых чувствах. Оружие рявкнуло ещё несколько раз, пока иллюзорные Молли скрывались за снежными насыпями и машинами.
Я стиснул зубы.
— Ты не один из дилетантов, Дрезден. Ты можешь пройти за кулисы.
Я наклонил голову и коснулся пальцами лба на мгновение, затем открыл свой Взгляд.
Сцена сменилась дикими цветами, перейдя от унылой одноцветной зимы к абстрактной и размытой акварели. Пятна магии в воздухе были ответственны за все оттенки — Молли выпустила адское количество энергии в короткий промежуток времени, и она сделала это от изнеможения. Я видел её достаточно много раз, чтобы знать, как она выглядит.
Теперь я мог видеть иллюзии, или точнее, чем они были — это была единственная и самая большая причина, по которой члены Белого Совета не ставят приоритет магии иллюзий: это может легко свести на нет любой, обладающий Взглядом, что можно приравнять к высказыванию «любой из Совета».
Но против этой банды гопников, эмо, лажовщиков? Это сработало отлично.
Молли, позади почти идеальной завесы, стояла там, где была в начале разборки. Ни один её мускулов не двигался. Её руки были опущены по бокам, пальцы подрагивали, а лицо стало ещё более невыразительным, её глаза ни на чём не задерживались. Она управляла кукольным представлением, а иллюзии были её марионетками, танцующими согласно её мысли и воле.
Иллюзорные версии Молли были слегка прозрачными и зернистыми, как фильмы времён моего детства. Мотоцикл вовсе не двигался с места своей парковки — по воздуху пролетела иллюзия, и краткосрочная завеса теперь скрывала оригинал.
Водолазки, однако, не собирались останавливаться из-за полдюжины молодых женщин, даже если они только что появились из ниоткуда, и, очевидно, были рехнувшимися и обладали сверхъестественными силами. Повинуясь приказу их лидера, они перегруппировались за припаркованными машинами и горами снега в команды по пять человек, двигаясь с лёгкостью и грациозной гибкостью, которую демонстрируют на Олимпиаде или в фильмах о боевых искусствах. Они продвигались к цели с такой устрашающей сосредоточенностью, которую можно увидеть только у ветеранов. Эти люди знали, как выжить в сражении: убить до того, как убьют тебя.
Если хоть один из них приблизится к Молли, всё будет кончено.
Я подумал о том, каково это может быть — видеть своим открытым Взглядом смерть моей ученицы, и начал бессвязно бормотать. Если это случится, если я увижу этот ужас своими глазами, которые смогут меня в этом уверить до конца, я не смогу никогда, вообще никогда, забыть или отстраниться от этого, это вытравит из меня всё. Кроме чувства вины. И ярости.
Я закрыл свой Взгляд.
— Нелегко, должно быть, — сказал моя крёстная, внезапно появившись рядом со мной, — смотреть на такое, не в силах вмешаться.
Я сказал что-то вроде «Гла!», подпрыгнув при этом на несколько дюймов от неожиданности.
— Звёзды и камни, Леа! — пробурчал я сквозь стиснутые зубы через секунду. — Ты меня видишь?
— Ну, конечно же, Сэр Рыцарь, — ответила она, сверкая зелёными глазами. — Я же должна присматривать за духовным ростом моего крестника, что было бы весьма затруднительно, не имей я возможности наблюдать и говорить с ним.
— Так ты знала, что я здесь? Ведь так?
Её смех был озорным и звонким.
— Твое стремление подмечать очевидное не изменилось, даже если ты сам уже не тот.
Завеса сине-зелёного огня под два метра высотой вспыхнула и мгновенно разделила парковку между укрытиями нескольких Молли и водолазками. Пламя сыпало искрами, трещало, и его всполохи играли на лицах противников.
Я только сморгнул. Срань господня.
Я не учил ребёнка этому.
— Хм, — сказала Леа, наблюдая за этой сценой. — У неё ясный ум, но он погребён под страстями юности. Она идет к гибели, так и не использовав ту силу, что в данной ситуации... так очевидно... могла бы помочь...
Я не понимал, о чём именно говорила моя крёстная, но времени на попытки выпросить у неё объяснение не было.
А ведь этим я и занимался.
Ведь что ещё я мог сделать, верно?
— О чём это ты? — вежливо спросил я. Я почти сумел разжать зубы.
— Это такая, — её рот искривился в отвращении, — явная и вульгарная показуха, что эта стена огня достойна пугливых детей или появления в продукции Голливуда. Это могло бы привести к небольшой панике, если всё проделано как надо, иначе всё зря. И, конечно, безвкусно.
Она покачала головой с неодобрением.
— Реалистичный ужас намного более тонок.
Я выразительно глянул на крёстную.
— Что?
— Польза завес ограничена из-за снега на земле, — пояснила она. — Следы, ты сам видишь. Довольно трудно скрыть множество отдельных разрушений вокруг. Следовательно, она должна использовать другие средства, чтобы выжить.
— Прекрати это. Ты же убьёшь её, — сказал я.
— Ох, дитя, — сказала Леанансидхе, улыбаясь. — Я делала это очень долго. Процесс обучения включает в себя элемент риска.
— Да, — сказал я, — и посмотри, что случилось с твоим последним учеником.
Она сверкнула глазами.
— О да. Из жалкого, запуганного ребёнка за считанные годы он вырос в оружие, практически полностью уничтожившее одну из сил мира сего. Усилиями моего ученика разрушена Красная коллегия. И этим — хотя бы частично — он обязан мне.
Я сжал зубы сильнее.
— И ты хочешь сделать то же самое с Молли.
— Скорее всего. У неё есть талант к версимиломантии...
— К верси чему?
— К иллюзиям, дитя, — уточнила Леа. — У неё есть талант, но я уже отчаялась ждать, когда она наконец-то поймёт, что такое наводить страх.
— Это то, чему она учится у тебя? Страху?
— В основном.
— Ты не учишь её, крёстная. Наставники так не делают.
— Что есть обучение, как не искусство пестовать и сохранять силу? — ответила Леа. — Смертные преклоняются перед редкими вспышками озарений и способностью к познанию, они полагают, что преподавать — такое же ремесло, как кузнечное дело, или медицина, или ложь на телевидении. Но нет. Мы вливаем силу в новое поколение, вот в чём смысл. И её и твои уроки требовали настоящего риска для достижения истинной их цели.
— Я не позволю тебе превратить её в оружие, крёстная.
Леа повела рыжей бровью и вновь улыбнулась.
— Тебе следовало думать об этом, пока ты был жив, дитя. Что именно ты собираешься предпринять, чтобы остановить меня?
Я бессильно сжал кулаки.
