Это же меняет вообще все.
– Похоже, дошло, – негромко сказал инспектор.
– Нужна разведка, оборона. Мой дом – моя крепость.
– И путь отступления, – добавил Виктор.
– Да. Прямо война.
– Война.
Они помолчали.
– Ну что, пойдем к дамам? – предложил Максим.
Виктор сослался на какие-то дела, попрощался и ушел, а Гид и Максим вернулись в дом. Гид пытался придать лицу беззаботное выражение, но получалось плохо. Женя не стала ничего спрашивать. Чтобы разрядить обстановку, инспектор рассказал, как начинал милицейскую службу.
Буревестник
Вернувшись из армии, Максим поступил в школу милиции, а после нее попал в девяносто третье питерское отделение. На их территории, охватывающей большой кусок Выборгской стороны, кроме жилых кварталов находилась полузаброшенная железнодорожная станция.
Город широкими проспектами и новостройками давно продвинулся на север, поглотив оказавшуюся на пути деревню, но оставив нетронутым островок со станцией. Сама станция превратилась из пассажирской в товарную, но вскоре была забыта и городскими, и железнодорожными службами и постепенно ветшала, образовав этакий оазис-наоборот.
Ночной сторож, один на всю станцию, физически не мог контролировать неосвещенную, заросшую деревьями и заваленную разнообразным хламом территорию, а потому по ночам запирался в сторожке – деревянной одноэтажной развалюхе – и мирно спал. Другой похожий домишко, только побольше, использовался как склад мелких невостребованных грузов. Склад был оборудован примитивной сигнализацией, выведенной в отделение, в котором доблестно нес нелегкую службу нынешний инспектор ДПС.
Время от времени на складе появлялись довольно ценные по тем временам товары и хранились там, пока работники станции не находили подходящий повод списать заинтересовавший их груз. Так, согласно документам, здание склада ежегодно успевало пару раз гореть, десяток раз быть затопленным ливнями и вышедшими из берегов реками, его неоднократно разрушали потоки селя, подвижки земной коры, ураганы, а как-то даже сошедшая с Поклонной горы снежная лавина. Вполне естественно, что содержимое склада привлекало и воровскую братию, и однажды, темной осенней ночью туда наведались двое воров, не подозревавших о возможных буйствах стихии в этом бермудском треугольнике.
Вместо того чтобы бороться с сигнализацией, они планировали залезть ночью, спрятаться в каких- нибудь пустых ящиках, дождаться милицейского наряда, а после его отъезда собрать, что будет ценного, и смыться.
Около часа ночи на пульте дежурного заморгала красной лампочкой и завизжала сигнализация.
– Рота, в ружье! – заорал, проснувшись, дежуривший в ту ночь старшина, отставной десантник, почти глухой после контузии. Всего их было пятеро, но трое, наряд, уехали по вызову на единственной целой машине.
– Рота – это только я, а вот ружья у меня нет, – ответил старшине Максим. На третьем месяце службы на учебных стрельбах выяснилось, что его пистолет гораздо чаще дает осечки, чем стреляет, а потому был сдан в ремонт и уже неделю не возвращался.
– Салага! – старшина треснул кулаком по столу, – попробовал бы кто-нибудь у меня забрать оружие!
Настольная лампа испуганно моргнула, вспыхнула и погасла совсем.
Максим пожал плечами.
– Выводи бронетехнику! – скомандовал старшина.
– Так на ней… на нем наряд уехал, – ответил Максим.
Вообще, машин в отделении было три, но одна находилась в состоянии коматозного безнадежного ремонта, а вторую недавно разбил новый водитель, получивший права в армии и впервые в жизни оказавшийся в машине один, без офицера на правом сиденье.
– Макс, подежурь за меня, сил больше нету тут сидеть, – уже миролюбиво попросил десантник. – А вдруг кто и вправду залез, так я хоть оттянусь.
– Нет. Тебя уволят. Дежурный должен сидеть в дежурке.
Одному идти на склад было запрещено инструкцией, да и опасно, а вызывать группу захвата или спецназ можно было только в случае сопротивления. К тому же сигнализация регулярно устраивала ложную тревогу. Оставалось ждать, пока не вернется наряд. Старшина снова захрапел.
Тем временем воры сидят, ждут. Проходит час, никого нет. Два часа. Все тихо.
Сержант снова вызывает своих по радио, но те в эфир не выходят.
Проходит три часа. Четыре. Милиция не едет. Пять часов – скоро утро, люди придут. Воры решают, что сигнализация не сработала, и вылезают из своих убежищ. Но с пустыми руками уходить глупо. Быстро кидают в рюкзаки, что под руку подвернулось, открывают дверь и выходят.
Уже под утро, перед самым концом смены Максим решил все-таки сходить на склад. Будить старшину он не стал, но на всякий случай нацарапал записку о своих планах. Через час вернулся наряд. Бойцы растолкали десантника, который, прочитав записку, тут же отправил их на помощь сержанту.
На земле возле входа на склад виднелись следы борьбы. Под ноги попался сломанный козырек милицейской фуражки. Изнутри раздавались странные голоса и крики. Милиционеры достали оружие. Водитель включил дальний свет. Один из бойцов ногой распахнул дверь, второй прыгнул в проход, сжимая пистолет двумя руками.
Связанные бельевой веревкой злоумышленники сидели на полу спинами друг к другу и воплями пытались заглушить голос вышагивающего вокруг них сержанта. Максим, с книгой в одной руке и стальной фомкой в другой, громко выкрикивал что-то невразумительное. Свежие синяки на лицах задержанных подтверждали, что ему удалось найти веские аргументы, дабы воры изменили свои планы на будущее.
Около часа назад сержант присел на стул. Схватка закончилась, оставалось ждать подмоги. На смену возбуждению пришла тупая боль в ушибленном колене, голова гудела, выросшая шишка еще пульсировала. Новую фуражку сломали, гады! Ладно, важнее, что голова выдержала. Хорошо, что он успел пригнуться, и удар железякой прошел вскользь. Навалилась усталость, и незаметно для себя он заснул.
Открыв глаза, он заметил активные попытки задержанных освободиться от пут, вскочил на ноги и быстро успокоил их. Не хотелось думать, что произошло, если б он проспал еще пару минут. Надо было себя чем-то занять. Он огляделся, заглянул в каморку кладовщика. Среди одинаковых желтоватых накладных мелькнул переплет какой-то потрепанной книжки с оторванной обложкой. Раскрыв книгу, он начал читать.
– Над седой равниной моря… – В памяти всплыли уроки литературы и ненавистный Максим Горький.
– …гордо реет буревестник… – взревел сержант, чтобы окончательно прогнать сон.
– …черной молнии подобный… – Декламируя, сержант угрожающе размахивал гвоздодером-фомкой, стерев при этом отпечатки пальцев злоумышленников с орудия преступления.
– …им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни… – Казавшаяся когда-то бесконечно длинной «Песнь о Буревестнике» быстро закончилась, и Максим начал сначала. На шестнадцатом прочтении задержанные начали постанывать.
Когда стаи туч запылали над бездной моря в двадцать восьмой раз, неблагодарные слушатели уже рыдали.
Через два месяца Максима вызвали в прокуратуру. Пожилой вежливый прокурор посетовал, что при
