лимона, и в ее теле — таком теплом и нежном, как ему всегда помнилось. А еще хотелось схватить Джулианну, прижать ее к стенке — и умереть в ее лоне.
— Знаешь, о чем я думаю? — спросила она; дыхание было частым, прерывистым.
— О чем? — Питер целовал ее в шею.
— К чему у меня сейчас лежит душа?
— Я знаю, к чему лежит душа у меня.
— Ну, к чему она лежит у тебя, я чувствую.
Он снова ее поцеловал. Джулианна поглядела ему в глаза; ничто на свете не было важней такого взгляда.
— Скажи, — попросил он.
— Это не то, что ты думаешь.
— Ну-ка, ну-ка. Что там еще?
— Ладно, — выдохнула она. — Я думаю о рисовой лапше.
— Чего?!
Джулианна оттолкнула его, на губах цвела та самая чуть асимметричная улыбка, которую Питер так любил.
— Рисовая лапша с креветками — на обед вместо жареного риса. — Джулианна, смеясь, выскользнула за порог.
Мгновение он переваривал ее слова. Затем с шальной улыбкой кинулся вслед, поймал, обхватил за талию, ткнул пальцами под ребра. Джулианна заверещала в восторге.
С открытыми глазами
Теперь пришла его очередь наблюдать с порога.
Джулианна была в постели с книжкой — полулежала, откинувшись на поставленные стоймя подушки, до пояса укрытая белой простыней. На ней была коротенькая, выше пупка, белая маечка. Джулианна покупала себе маечки в магазине детской одежды; затем эти недомерки садились при стирке и начинали облегать ее тело, соблазнительно подчеркивая грудь. Питеру было известно, какие трусики скрываются под простыней — крошечные стринги, тоже белые. Чертовски сексуальный наряд — по крайней мере в глазах Питера. Джулианна великолепно это знала, он тысячу раз ей говорил. Оттого она и надевала такой комплект почти каждую ночь. И хотя утверждала, будто ей так удобно спать, Питер был совершенно уверен, что маечка со стрингами идут в ход ради него — из-за того, как эти белые тряпицы на него действуют. А действовали они безотказно: после стольких лет брака Питер по-прежнему с вожделением тянулся к жене.
— Я уж думал, Кимберли до утра не угомонится, — сказал он.
Джулианна подняла глаза от книги. В углах губ притаилась улыбка, как будто Джулианна знала, что он уже несколько минут стоял и разглядывал ее, восхищаясь.
— В нашем возрасте несколько дней могут показаться вечностью, — отозвалась она.
Стягивая рубашку, Питер прошел к постели и уселся боком, чтобы по-прежнему иметь возможность смотреть на жену.
— Ну и как? — поинтересовался он. — Показались ли тебе эти дни вечностью?
— Они тянулись дольше. Мне всегда тяжело, когда ты уезжаешь один, без меня.
— Я больше не уеду, — проговорил он с чувством. — Обещаю, что никогда больше не повторю этой ошибки.
— Верю, — Джулианна отложила книжку.
Затем потянулась к мужу, поднялась на колени, обеими руками взяла его голову и прильнула к губам в страстном поцелуе. Инициатива всякий раз принадлежала ей — всю их совместную жизнь, с самого первого свидания, когда Джулианна была такая красивая и раскованная, а Питер — неуклюж и застенчив.
Опрокинув его на постель, Джулианна забралась сверху, упираясь ладонями ему в плечи, и принялась покусывать ему шею, соски, кончиком языка лизнула кожу ему на груди — ниже, ниже…
Но едва Питер зажмурил глаза, опять пришло внутреннее кино.
Картинка дрожала и помаргивала, однако на сей раз это не был катящийся по асфальту колпак от автомобильного колеса.
Ему привиделась Дина — то, как она опускается перед ним на колени, берет в рот его мужскую плоть, поедает его заживо. Дешевый порнографический фильм. А он, Питер, во все глаза таращится на экран, как мальчишка, который впервые в жизни увидел голые сиськи.
Резко выдохнув, он открыл глаза. Ни за что больше не опустит веки, пока они с Джулианной не закончат. Ему нужно видеть жену, необходимо быть с ней. В Джулианне — его жизнь! Надо удержать ее здесь и не воображать себе другую женщину.
Питер сгреб ее — как будто он вдруг превратился в персонаж своей собственной книги — и опрокинул на спину, и взял Джулианну, заставляя ощутить, что она — единственная женщина в его жизни, которая имеет значение.
Дина
Как давно она тут?
Сколько времени ждет?
Стоит у двери в магазин, где торгуют гитарами, съежилась в темноте. Магазин закрыт, продавцы давно разошлись по домам. У нее уже ноги затекли от неподвижного стояния, пальцы больно покалывает, и похоже, они вскоре занемеют. А она все глядит и глядит на окно, которое, как она с самого начала решила, должно быть окном его квартиры. Теперь-то она точно знает: то самое окно. Его.
Она видела, как за стеклом мелькнул силуэт: Питер прошел, стягивая с себя рубашку. Да не просто так снимая, а раздеваясь с определенной целью.
А уж кому как не Дине знать, что у него была за цель.
Она утерла слезу. Рассердилась. В основном на себя — за то, что плачет. Но… Она ведь заслуживает того, чтобы сейчас быть там, на шестом этаже, в его комнате, в его постели. Она столько раз представляла себе, как у них с Питером все произойдет в первый раз. И от его предательства ей было больно, особенно после того, что произошло в Мэдисоне. То была лишь прелюдия, так сказать анонс, рекламный ролик, призванный намекнуть на то, что последует дальше.
Намекнуть на их с Питером связь.
На их неразрывные узы.
Ах, как ей хотелось быть наверху, не с улицы наблюдать свет в окошке, а смотреть на Питера с Джулианной прямо в комнате. Слушать, как он лжет жене. Ощущать запах их пота.
Как страстно хотелось закричать Джулианне:
— Ты что, не знаешь, кого он на самом деле желает?! Да знаешь ли ты хоть что-нибудь?!
Понимая, что такое невозможно, что ей нельзя встречаться лицом к лицу с его женой — это не входит в ее планы, по крайней мере, пока еще время не настало, — отлично это понимая, Дина горестно шмыгнула носом и, неловко ступая на затекших ногах, вышла из темноты. Шагая по Десятой Ист-стрит на восток, она двинулась домой.
Утренний ритуал
