Зная, что единственное имя в этих титрах — его собственное.
Гручо
Гручо не был чистокровным псом.
Хозяева от него отказались, и Питер забрал его из приюта для животных за день до того, как Гручо должны были усыпить. Пес был помесью лабрадора с чем-то, желтого окраса. В то время ему было года полтора или чуть меньше; он уже вырос, но был по-щенячьи весел, ничему не обучен, и после какой-то передряги от хвоста у него осталась лишь половина. Он множество раз переходил от одних хозяев к другим, ни у кого не задерживаясь.
— Людям нужны щенки, — объяснила Питеру сотрудница приюта, — или чистокровные собаки.
Гручо не был ни тем ни другим. Нос бледно-розовый, прямо под ним — черное пятно, над большими карими глазами — пучки длинной темной шерсти: вид странный и, прямо надо сказать, неприглядный. Однако выразительные собачьи глаза умоляли Питера дать Гручо еще один шанс в этой жизни.
Было это девять лет назад.
Питер ворвался в квартиру.
— Гручо! — позвал он на бегу, не рассчитал и врезался в столик своей дочки в «жилой» комнате, замахал руками и едва-едва не упал. С трудом удержался на ногах.
Кимберли с опаской подошла и поглядела на отца как-то странно:
— Папа, что случилось?
— Ничего, Тыковка. Все прекрасно.
Бросившись по коридору, слыша за спиной топоток Кимберли, Питер заглянул в спальню, детскую, ванную комнату… Нигде ничего.
— Что ты ищешь? — спросила дочь.
Услышав какой-то звук, Питер прижал палец к губам:
— Ш-ш-ш. Слышишь?
То ли тихий скулеж, то ли чуть слышное жалкое взвизгивание.
Прислушавшись, Кимберли указала на дверь кабинета:
— Папа, оно там. — Проговорила, взволнованно понизив голос, как будто играя в отличную игру.
Держа руку в сумке, готовый в любое мгновение вытащить пистолет, Питер медленно повернул дверную ручку. Самую малость приоткрыл дверь — и тут Гручо вырвался из кабинета, прыгнул на хозяина, сшиб с ног, радостно принялся лизать в лицо.
Кимберли заливалась смехом, когда ее отец почесал пса за ухом и кое-как приподнялся и сел.
Вот тогда-то Питер и почуял запах дыма.
Обернулся, глянул через дверь в кабинет — и уставился, не веря собственным глазам, на тлеющую непонятную массу у себя на рабочем столе.
Поднялся на колени, в надежде, что Кимберли ничего не заметила, что сейчас он быстро уберет эту штуку, проветрит комнату… И услышал знакомое звяканье ключей; входная дверь открылась, раздался голос Джулианны:
— Ну-ка, угадайте: кто сегодня пораньше освободился?
Там, где водится нечисть
— Мама! — закричала Кимберли в восторге.
Оглянувшись, Питер увидел, как Джулианна идет к нему через гостиную. Чудесное зрелище, от которого он с великим трудом оторвался. Однако стоило опять взглянуть на стол в кабинете, как он испугался. Ведь этого не объяснить — того, что Дина побывала в квартире.
— Почему ты сидишь на полу? — осведомилась Джулианна.
Он попытался что-нибудь сказать, но внятных слов не получилось. Зато он заметил улыбку жены. Джулианна выглядела такой спокойной и радостной, какой он давно уже ее не помнил.
Кимберли, смеясь, ответила за отца:
— Гручо папу уронил.
— Как это уронил?
— Он был заперт в кабинете, — Питер наконец поднялся на ноги. — Наверное, дверь захлопнулась, и он попался, как в ловушку.
— В этой страшной комнате, где водится всякая нечисть? — притворно ужаснулась Джулианна.
— Мама сказала, что у тебя водится нечисть! — подхватила обрадованная Кимберли, снова заливаясь смехом.
— Мама права, — сказал Питер и успел перехватить жену у самой двери в кабинет. Взял ее за плечи, повернул к себе, поцеловал, стараясь отвлечь, не дать заглянуть в комнату.
Поцелуй оказался долгим-предолгим.
— Мама всегда права, — объявила Джулианна, когда они оторвались друг от друга. — Дайте-ка я переоденусь, и можно будет поиграть.
— Ур-ра! — завопила Кимберли, услышав любимейшие слова.
Питер с улыбкой смотрел, как Джулианна идет к спальне, а следом на одной ножке скачет Кимберли. Затем он вошел в кабинет, намереваясь прибрать то безобразие, что устроила Дина.
Это была та самая книга — первое издание «Анжелы по прозвищу Ангел», — которую Питер подписал Дине в Мэдисоне. Обугленная, черная, но все еще узнаваемая; в обложку был глубоко всажен его собственный стилет — прямо между глаз девушки на картинке.
Он с минуту разглядывал образ, созданный Диной: Анжела в аду, принимает вечные муки после того, как кто-то лишил ее жизни. Или она сама в конце концов покончила с собой? Смерть — единственный способ спастись от прошлого, ее прошлого. А все, что случилось после ее побега, с той минуты, когда она переступила порог ночлежки, — лишь иллюзия, тошнотворно-сладкая фантазия о том, как Анжела смогла начать жизнь сначала, сумела выжить.
Быть может, последние сто страниц первой книги — сплошная чепуха? А новый роман — такая же чушь?
Питер сердито затолкал изуродованную книгу в тайник за шкафом, и сейчас же Джулианна, по- домашнему в джинсах и футболке, заглянула в кабинет:
— Как оно ощущается?
Он не сразу смог взглянуть на жену — так ослепили его растерянность и чувство вины:
— Как ощущается что?
— То, что книга закончена?
Встав на ноги, он принужденно усмехнулся.
— Еще не освоился… с этим… ощущением, — кое-как вымолвил он, запинаясь.
— Что ты говоришь? — не поняла его бормотание Джулианна.
— Ничего. — Он пытался погасить внезапную ярость, надеясь, что жена не обратит внимания на то, куда он смотрит, не заметит то, что видит он.
Питер огляделся, словно что-то отыскивая; смотреть куда угодно — только не на изодранную в клочья футболку с картинкой, что висит на крюке возле двери — на том самом крюке, где недавно висела закованная в наручники Дина.
— Ну, в общем… э-э… наверное, хорошо. В смысле… понимаешь, для меня закончить книгу — всегда немного странно. Словно порвать дружбу с хорошим человеком.
— На этот раз у тебя не дружба была, а любовный роман, — заметила Джулианна со смехом.
