телохранителя.
— Какое неожиданное великодушие с вашей стороны, — съязвил Вертутти. — И где они теперь?
— По-видимому, возвращаются в Англию. Теперь, когда мы заполучили реликвию, им здесь больше нечего делать.
Мандино вновь кое-что утаил от кардинала. Он попросил Антонио Карлотти связаться с их людьми в итальянской полиции и сообщить, что Бронсон, человек, которого разыскивают правоохранительные органы Британии, свободно разъезжает по Италии. Он даже передал ему подробные характеристики автомобиля «рено», который видел рядом с домом. Мандино не сомневался, что обоих задержат задолго до того, как они успеют пересечь итальянскую границу.
— Ну-с, и где реликвия? — нетерпеливо спросил кардинал.
Мандино открыл портфель, вытащил оттуда пластиковый сосуд, заполненный белой пушистой субстанцией, и передал кардиналу.
Вертутти осторожно снял несколько слоев ваты, прежде чем обнажился крошечный свиток. Дрожащими пальцами он бережно извлек древний папирус. На лице Вертутти отразились и восторг от осознания необычайной древности артефакта, и трепет от ощущения той разрушительной силы, которой тот обладал. Затем он положил свиток на стол перед собой и осторожно развернул. Кардинал мрачно, почти благоговейно кивал, читая короткий текст.
— Даже если бы я не был уверен в его подлинности, — сказал он, — характер текста с несомненностью свидетельствует о личности его автора.
— Что вы имеете в виду? — спросил Мандино.
— Буквы довольно крупные, а линии толстые, — пояснил Вертутти. — Мало кто знает, но человек, написавший это, страдал от заболевания, известного под названием бленнорея новорожденных, каковое было довольно распространено в те времена. Названное заболевание приводило к быстрому ухудшению зрения, часто сопровождавшемуся сильной болью в глазах. В случае же с автором данного произведения оно со временем стало причиной почти полной слепоты. Писать ему всегда было трудно, и, возможно, он обычно прибегал к услугам личного секретаря, профессионального писца, которого явно не было в его распоряжении в Иудее, когда его вынудили написать данный документ.
Вертутти еще несколько мгновений продолжал внимательно изучать реликвию, затем поднял от нее глаза и взглянул на Мандино.
— Мне известна наша разница во взглядах, Мандино, — произнес он с несколько напряженной улыбкой, — но, несмотря на ваше отрицательное отношение к церкви и Ватикану, я хочу поздравить вас с отысканием документа такого значения и ценности. Его Святейшество будет очень рад, что нам удалось осуществить это.
Мандино наклонил голову в знак благодарности за комплимент.
— И как вы намерены поступить со свитком? Уничтожите его?
Вертутти отрицательно покачал головой.
— Надеюсь, что нет. Полагаю, он будет храниться в Апостольском пенитенциарии вместе с Виталианским кодексом. Я не думаю, что Ватикан может пойти на уничтожение столь древней и столь ценной реликвии, каким бы ни было ее содержание.
Вертутти развернул последние несколько дюймов свитка и наклонился, чтобы получше рассмотреть самый конец документа под буквами «SQVET».
— Вы это видели? — спросил он, в голосе зазвенело напряжение.
— Нет, — ответил Мандино. — Я проверил только начало документа, исключительно чтобы удостовериться, что мы заполучили то, что нам нужно.
— Документ тот самый, что нам нужен, здесь не может быть никаких сомнений. Но вот это… это все меняет, — заключил Вертутти и указал на самый конец свитка.
Мандино, прищурившись, взглянул на документ. Прямо над императорской печатью Нерона несколько строк было написано совсем другим, значительно более мелким почерком.
Вертутти перевел латинский текст и воззрился на Мандино.
— Полагаю, вы понимаете, что следует делать, — провозгласил он.
Бронсон с Анджелой отыскали небольшую семейную гостиницу на окраине Санта-Маринеллы, на побережье к северо-западу от Рима. Стоянка располагалась во дворе здания и с улицы была не видна, да и сама гостиница не привлекала излишнего внимания. Бронсон снял последний номер с двумя спальнями и занес туда вещи.
Окна номера выходили на юг, во внутренний дворик гостиницы. В комнатах было светло и просторно.
Анджела открыла сумку, извлекла оттуда кучу одежды и положила на кровать.
— Нам нужно хорошее освещение, — сказал Бронсон, подвигая один их прикроватных столиков к окну.
У него за спиной Анджела осторожно раскладывала одежду, пока наконец не извлекла из ее нагромождения скифос, который был надежно спрятан среди платьев. Она осторожно поставила его на стол у окна.
Бронсон вынул из сумки камеру и присел на корточки между столом и окном. Яркое полуденное солнце полностью освещало сосуд, и зеленоватая глазурь на нем завораживающе поблескивала. Крис сделал два десятка снимков скифоса со всех сторон и ракурсов, потом взял карандаш и бумагу и попытался возможно более точно скопировать с него все линии и фигуры.
— Значит, нам осталось только выяснить, — сказала Анджела, когда Бронсон перенес фотографии на ноутбук, — что означает эта странная диаграмма.
— Именно.
Они взглянули на линии, буквы и числа.
— Я все еще думаю, что мы имеем дело с разновидностью карты, — не без сомнения в голосе произнесла Анджела.
— Возможно, ты и права. Если перед нами действительно карта, я совершенно не представляю, как ее расшифровать. Ведь здесь всего лишь три линии и несколько цифр. Может быть, следует на время отставить скифос в сторону и вновь обратиться к Марку Азинию Марцеллу и Нерону. Мы узнали значение сокращений «MAM» и «POLDA», но так и не поняли, почему их написали на том камне. Если бы нам удалось решить загадку, я думаю, мы бы очень продвинулись в поисках.
— Значит, вернемся к книгам?
— Ты займешься книгами. А я воспользуюсь Интернетом. Теперь, когда итальянцы заполучили свиток, надеюсь, нас больше никто не станет искать.
Бронсон с ноутбука вошел в компьютерную сеть гостиницы, а Анджела тем временем листала книги, купленные в Кембридже.
Крис начал с поиска упоминаний о Марке Азинии Марцелле, так как, по их предположениям, он был инициатором латинской надписи на камне в доме Хэмптонов. Им было известно, что Марцелл был замешан в скандале с подделкой завещания и его спасло от казни только личное вмешательство Нерона.
— Это, — заключил Крис, — дало в руки Нерона рычаг, с помощью которого он мог в любой момент надавить на Марцелла и заставить его выполнить любое поручение. Что объясняет подпись «POLDA»: «Per ordo Lucius Domitius Ahenobarbus»[3]. Буквы на камне означали, что задание — в чем бы оно ни заключалось — было выполнено Марцеллом, но по приказу Нерона.
— Значит, нужно внимательнее присмотреться к императору, — сделала вывод Анджела.
Они занялись Нероном, обнаружив между прочим его непонятную, почти иррациональную ненависть к христианству.
— Если тот бандит-итальянец говорил правду, — заключил Бронсон, — в свитке содержалась какая-то тайна, разглашение которой противоречит интересам Ватикана, а то, что мы сейчас ищем, также имеет отношение к церкви.
— Если я права и обнаруженные нами линии — разновидность карты, значит, Марцелл что-то прятал по приказанию Нерона, — предположила Анджела. — Нечто, по мнению императора, настолько важное, что он не решился доверить исполнение такого задания ни рабочим, ни рабам, а обратился к родственнику,
