теплый. Как видно, искусства приготовления чая французский повар также не смог постичь.
— И не надо быть такой надутой.
Она пристально посмотрела в его глаза, осторожно поставила чашку и повернулась к нему спиной.
Алекс усмехнулся, поднимаясь с места. Шагая по комнате, он принялся переставлять различные безделушки, сделав вид, что очень заинтересован ими. Затем подошел к окну и выглянул наружу. Его экипаж исчез, вероятно, слуга позаботился о нем.
— Что вы о ней думаете. Честити? — спросил он тихо.
— Думаю о ней? Вы хотите сказать, думаю ли я, что она захочет стать вашей любовницей? — резко ответила Честити, отбрасывая хорошие манеры и всякую осторожность.
Алекс засмеялся и обошел диван, на котором сидела Честити, так что ей пришлось вертеться на месте, чтобы уследить за его беспокойными движениями.
— Нет, мне интересно, какое чувство она в вас вызывает.
Честити не могла понять, зачем он задал ей этот вопрос, но все же решила ответить.
— Мне с ней как-то неуютно, неловко. Не могу сказать, почему.
— Возможно, потому что она иностранка?
— Не думаю. У меня была очень хорошая подруга в школе, француженка.
— Хм-м.
— А вы что о ней думаете? — поинтересовалась Честити.
В коридоре послышались шаги, и Алекс откинулся на спинку дивана и прошептал ей на ухо:
— Я думаю, она возвращается.
По возвращении в Хартфорд Хауз Алекс расстался с Честити у входной двери. В ее сумочке благополучно покоилась морская раковина. Алекс отвел упряжку на конюшенный двор и передал лошадей своему груму.
С тростью в руке Алекс прохаживался вдоль длинного ряда денников, внимательно рассматривая лошадей. Заметив, что он остановился около загона, в котором пасся крупный серый жеребец, старший конюх оставил свою работу и подошел к нему.
— Мы держим его отдельно от других. У него собственный денник и собственный загон. Это самая быстрая лошадь из всей конюшни.
— Да? Это лошадь лорда Хартфорда? — спросил Алекс, открывая дверцу. Огромный жеребец подошел поближе и взял морковь, которую тот достал из кармана.
— Да нет. Он принадлежит мисс Честити. — ответил Хэйл, подойдя к Алексу.
— Хм-м… Она видимо знает толк в верховой езде!
— Так оно и есть, сэр. К тому же, он смирен, как ягненок. Необычно для жеребца, но уж таков он есть. Мисс Честити его воспитала. Она кличет его Бэби.
— Позволяет ли она кому-нибудь еще ездить на нем?
— Никому. Только тогда он и становится злобным, когда кто-то другой садится на него.
— Я все же попытаюсь как-нибудь, — Алекс протянул жеребцу еще одну морковь и вышел.
— Дайте-ка я осмотрю вас, — сказала леди Хартфорд, и ее дочери покорно выстроились в ряд.
— Я знала, что розовый цвет очень освежит тебя, — обратилась она к Синсирити. — Транквилити, ты просто очаровательна в зеленом.
— Спасибо, мама.
— Честити… — мать обошла ее кругом, в недоумении разглядывая ее желтое платье. — Я не помню этого платья.
— Оно довольно старое, — ответила Честити, надеясь, что матушка не вспомнит также и их последний разговор об этом платье. Мать заказала его для Честити во время ее единственного сезона в Лондоне. Теперь оно уже вышло из моды, не имело завышенной талии, но Честити упрямо считала, что оно ей очень идет. В то время, когда платье было только что сшито, она отказалась его надевать из-за слишком открытого лифа, чем сильно рассердила мать. Но сегодня вечером Честити почувствовала необходимость надеть что-то особенное, необычное для себя, и платье с глубоким декольте как раз подходило для этой цели.
— Было бы гораздо лучше, если бы талия была выше. Это платье старомодное, — недовольно произнесла леди Хартфорд, не обращая внимания на то, что платье выгодно подчеркивало узкую талию Честити и ее хорошо развитую грудь.
— А мне кажется, оно замечательное, — сказала Транквилити. — И Честити прекрасно смотрится именно в желтом. Мне, например, с моим цветом волос, его носить нельзя.
— Верно, — поддержала ее Синсирити, — а к каштановым волосам оно очень идет.
— Да, да. Полагаю, вы правы Хорошо, девочки, идемте вниз. И запомните — ведите себя хорошо.
— Да, мама.
— Вы, девочки, идите. Честити, я хочу с тобой немного поговорить.
Честити ждала. Ее лицо сделалось непроницаемым. Что плохого она сделала на сей раз?
— Ты говорила с Фицсиммонсом о Транквилити? Я знаю, ты провела с ним целый день. Надеюсь, ты не пыталась кокетничать с ним?
— Нет, мама.
— О, как бы я хотела, чтобы Фицсиммонсу досталась Транквилити! Тебе бы гораздо больше подошел Оксуорт.
— Мне очень жаль, мама, — произнесла Честити автоматически.
— Ну хоть сейчас мы должны сделать все, что в наших силах, — сказала леди Хартфорд с воодушевлением. — Я знаю, ты сможешь сделать все, что в твоих силах для Транквилити. За обедом он будет сидеть рядом с ней — хотя бы некоторое время они проведут вместе.
— Конечно, мама, — вторила ей Честити едва слышно.
Этот обед был уже менее официальным и носил более домашний характер по сравнению с предыдущим вечером. Гости ближе познакомились друг с другом и привыкли к окружающей обстановке. Честити пришлось признать, что мать поступила очень мудро, затеяв охоту за безделушками. Постоянная тема для бесед была обеспечена. Леди Костейн, сидевшая рядом с сэром Чарльзом, трещала без умолку, не позволяя ему отвлекаться ни на кого другого. Синсирити и лорд Рэйвенвуд без конца таинственно перешептывались и хихикали.
На этот раз Честити сидела между мистером Пичесом и все тем же кузеном Вирджилом, и потому оказалась предоставленной самой себе, так как оба джентльмена больше уделяли внимания другим соседкам по столу. Но это нисколько не обижало Честити: ей гораздо больше нравилось находиться наедине со своими мыслями.
После обеда гости разбрелись по гостиной. Мужчины сели играть в карты, несколько пар танцевали, и Честити попросили поиграть на фортепьяно.
Легкие мелодии, которые заказывали танцующие, были хорошо знакомы Честити, поэтому она играла без малейшего напряжения, позволив своим мыслям блуждать совсем в иной области. Сегодня 18 декабря — ровно через шесть месяцев ей исполнится двадцать пять. И это значит, что она сможет получить свою долю наследства — жалкие гроши по меркам высшего света, но вполне достаточно, чтобы поддержать тот скромный образ жизни, о котором она мечтала. Уже на следующее Рождество, в это же время, она станет самостоятельной.
— Сыграй еще раз, Честити.
Обращение Синсирити вернуло ее к реальности. Покачиваясь в такт мелодии, Транквилити насмешливо произнесла:
— Честити так рассеяна, наверное, мечтает о кавалере!
Честити мгновенно стала пунцовой. Взглянув на игроков в карты, она заметила, что те прекратили игру и уставились на нее. Она понимала, что краска стыда еще сильнее выдает ее вину; ей хотелось
