буйкам, лебедкой поднимают на борт, развязывают ловушки, и оранжевый шевелящийся поток устремляется в приготовленные корзины.
Но в нашем случае чаще всего это был не поток, а тонкий ручеек, а то и просто несколько мокрых шлепков. Случалось, что целые порядки поднимали совершенно пустыми.
Улов, какой бы он ни был, тут же тащили в рыбцех, где его поджидал рыбмастер Фиш с бригадой подвахтенных, одетых в клеенчатые фартуки и резиновые перчатки по локоть. Подвахтенные – это те, кто отстоял свою основную восьмичасовую вахту в машине, в холодильной установке или на мостике, и заступил на дополнительную вахту в рыбцех, чтобы еще четыре часа аккуратно укладывать лангустов в поддоны, заливать их водой, плотно закрывать крышкой и отправлять в морозильник.
Изо дня в день, без выходных и праздников, «Эклиптика» упрямо бороздила банки. У матросов палубной команды, принимавших порядки, лица задубели от ветра и брызг и приобрели цвет мореного дерева. Штурмана наловчились выводить «Эклиптику» на буи порядка так лихо, словно это был не океанский траулер, а «жигуленок». Рыбцеховские работяги, засыпая после трудового дня, видели перед глазами ряды уложенных поддонов. Даже камбузник Миткеев знал, где кончается банка Мелькиадес и начинается банка Сан-Мартин, и где у них какой склон, и где какая донная расщелина. И что же? Практически ничего. Корабельный трюм по-прежнему поражал каждого заглянувшего туда зияющей промерзшей пустотой.«Ну, может быть, сегодня?» – шептали про себя люди, выискивая глазами прыгающие среди волн красные буйки первого утреннего порядка.
– Подходим, подходим, по местам! – командовал маленький плотный рыбмастер Фиш, похожий, вот ей- богу, на Наполеона. – Студент! Хватай корзину, дуй за товаром!
Вместе со мной подвахту стояли боцман Дракон, рефмашинисты Валера и Саша, и электромеханик Войткевич. Бригада дружно принялась надевать фартуки и перчатки. Я схватил корзину и выбежал на палубу.
Буй уже подцепили. Заработала большая лебедка, наматывая на барабан мокрый трос. Трос, натянувшись, как струна, дрожал от напряжения, расшвыривая брызги, скрипел и перекручивался в метре от моей головы. Я сделал над собой усилие, чтобы не смотреть на него. Все ждали, когда появится над водой первая ловушка. Застыли в молчании матросы палубной команды, подвахтенные сгрудились у входа в рыбцех, вытягивали шеи, наблюдая за тянущимся из глубины тросом, и шепотом спрашивали друг друга: «Ну, что там? Скоро?». Наверху белело сквозь стекло рубки неподвижное лицо вахтенного штурмана, на крыле мостика стоял, поджав губы, капитан.
На мгновенье выглянуло солнце. Облако брызг вспыхнуло в его лучах и раскрылось в воздухе, как первомайский салют. Над бортом показалась ловушка. Тралмастер взмахнул рукой, лебедка остановилась, и все ясно увидели, что внутри раскачивающейся на тросе ловушки сидит бледно-розовый крабик, хищно сжимающий в своих клешнях единственного (единственного!) лангуста, к тому же уже перекушенного пополам.
– Вуаля юн бель морр! – продекламировал рыбмастер. – Вот прекрасная смерть!
Матросы вышли из оцепенения и приступили к своим привычным действиям, подвахтенные в молчании скрылись в недрах рыбцеха, капитан ушел в рубку. День начался.
С целого порядка набралось всего три корзины лангустов. Когда я вывалил это на разделочный стол, в рыбцеху воцарилось уныние.
– И это все? – поинтересовался реф Саша.
– Все.
– Вчера была невезуха, а сегодня непруха, – мрачно произнес Валера.
– Ладно, ладно! – вмешался Фиш. – Давайте-ка за работу. Плакать потом будем.
Скудный этот улов раскидали по поддонам за считанные минуты. Дело нехитрое. Голова к хвосту, хвост к голове, ряд за рядом, раз – и готово.
– Перекур! – объявил рыбмастер, снимая перчатки.В ожидании следующего порядка бригада расселась на перевернутых ящиках.
Реф Валера закурил и повернулся ко мне:
– Ну что, студент? Давай, трави третью серию.
– А чем вторая закончилась? – спросил реф Саша. – Князя-то нашего, Болконского, убили, говоришь?
– Ранили, – уточнил я. Сюжет «Войны и мира» я помнил нетвердо, иногда приходилось что-нибудь присочинять. – Но он все равно не оправится, умрет.
– Медицина тогда на нулях была, – сказал боцман. – Стакан водки вместо наркоза.
– А я вот, все-таки, не понял, – сказал Саша. – Ну, выпил тот офицерик бутылку шампанского на подоконнике. Ну и что? А кто б не выпил? В чем фокус-то?
Воцарилась тишина. Все посмотрели на боцмана.
– Шампанское тогда другое делали, – уверенно ответил он. – Чуть послабее теперешней водки.
– Вообще-то, кажется, он ром пил, – сказал я.
– Ха! Ром! – воскликнул боцман, не теряя вида знатока. – Ром – это совсем другое дело. Забористая штука, особенно, если настоящий. Не тот, что Фидель нам присылает, а тот, что сам пьет.
– Бедовый он был, князь этот, – Фиш сплюнул сквозь зубы. – Чего было соваться? Раз пронесло, так он опять... Вот шурин мой, из Николаева, такая же история. Горел на «Кочуринске» в Баренцевом море. Множественные ожоги получил, списали по здоровью. Так он в Хабаровский край подался, на прииски, а там что-то неправильно рванули. Его породой завалило.
– Погиб?
– Нет. Вернулся в Николаев и спился.
– А с Наташей у них потом наладилось? – спросил Саша.
