у нас не было, и Рейни предлагал как можно скорее зайти в какой-нибудь порт и прикупить там шлюпку. Поначалу старпом хотел вернуться в Сурабаю, но капитан заявил, что мы ушли уже слишком далеко и поплывем прямо на остров Ломблен, где Дэн Раймер надеялся разыскать китолова с Ламалеры, того, который видел дракона, выходившего из леса, — человека, на которого ссылался его друг из Сурабаи. Комера тоже предлагал вернуться, но Дэн Раймер пообещал, что вельбот можно будет купить на острове Ломблен.
Вельбот на Ломблен мы купить не смогли. Шлюпки там были, но
7
— Господи, пожалуйста, скажи Билли Стоку, чтобы он перестал пугать маленьких…
В момент пробуждения у меня в голове раздается голос того старого негра, Сэма. Сэма Проффита. Звучащий сквозь время, внезапно, совершенно реальный, как спазм в мозгу, как само время, как мгновение, — ясно звучащий у меня в голове, будто Сэм стоит посреди комнаты. Так же как он стоял на нижнем баке, молитвенно сложив руки, — тогда; но тогда — это сейчас: глаза его закрыты, на высохших губах — озорная усмешка. Благочестивый старик, на него струится изменчивый свет, серые стены — в пятнах и точках. Как же красиво!..
Было темно, меня качало на каких-то волнах, это могли быть морские или иные волны — какие угодно. Подо мною вздымались вязкие темные волны сна. Сначала я подумал, что это «Драго», наш старый катер, и что я лежу на сухом настиле, пока он движется вниз по Темзе, к морю.
Но «Драго» давно развалился. Теперь я живу здесь. Меня снова разбудил какой-то голос, сливавшийся с гулом других голосов, доносившихся с улицы. Где-то рядом слышалось пение — может, в аллее между Рэтклифф-хайвей и Пеннингтон-стрит, — пьяное и прекрасное, как пение падших ангелов. Кто она, эта певунья? Сирена со скал, чей серебряный голос, острый как нож, прорезает вязкую тьму? Теперь я живу здесь, и это идет мне на пользу. Здесь есть подернутые дымом крыши, которыми можно любоваться, над ними красивое северное небо, которое никогда не полыхает пламенем. Я очень люблю эти крыши, так сильно, что слезы наворачиваются на глаза. Лондон, как я мечтал о тебе в жарких странах! Цветы, фрукты, вино и деревья, высокие и стройные темнокожие мальчики, ныряющие за жемчугом, огромные волны, накатывающие на берег, обезьяны на деревьях, с длинными лапами и худыми мордами, свирепые глаза взрослых обезьян и кроткие испуганные взгляды их детенышей, цепляющихся за животы своих мамаш. Синий свет, оседающий на горизонте. Цвета края земли…
Цвета индиго.
Он мерцает…
Я плыву, как Синдбад, по неведомым восточным морям, и большая звезда падает с темного неба, где-то рядом поют сирены, и Сэм Проффит говорит:
— Господи, пожалуйста, скажи Билли Стоку, чтобы он перестал пугать маленьких!
При этих словах раздалось хихиканье: ведь Билли был мой ровесник, и мы с ним оказались чуть ли не самыми молодыми членами команды, моложе — только Феликс. Билли знал кучу жутких историй про каннибалов, способных высосать человеку мозг, пока тот еще жив.
Сэм стоит на баке, грязный, в лохмотьях, — знатный исполнитель гимнов и чтец молитв. А молитвы нам нынче очень нужны. Завтра высаживаемся на очередной остров. Тот самый остров — мы все это чувствуем. Он как-то связан с двумя малайскими следопытами, которых Дэн подобрал на острове Сумба, где мы слушали гонги и видели, как над деревьями поднимается дым от погребального костра. Мы отправились в деревню и пили там горький напиток, и повсюду нас окружали птицы — зеленые стайки перелетали с места на место на фоне ярко-голубого неба, разом, точно по команде, вставая на крыло. Я лежал на спине и вглядывался в эту яркость до боли в глазах, думая о том, что птицы должны жить на свободе. Мы ждали возвращения Дэна. Он куда-то отправился со своими расспросами, а потом вернулся, приведя с собой двух молчаливых, но дружелюбных охотников: один улыбался, второй — нет. Еще Дэн принес красные зубы. У охотника, который улыбался, на лбу были вытатуированы синие знаки. Малайцы спали вместе с нами в кубрике, но языка нашего не понимали. С тех пор как мы побывали на последнем острове, девятом или десятом по счету, оба туземца заметно посерьезнели. Острова были совершенно дикими. Именно к этому я всегда стремился: увидеть дикий, нетронутый мир — и теперь вглядывался в него, насколько хватало сил. Хочется взобраться по склону вулкана и заглянуть в его жерло. Это как смотреть в глаза животным. В вулкане есть что-то от дракона. Почему бы в этих краях не водиться зверям, похожим на драконов?
Люди, подобные драконам? По мере приближения к острову Ломблен, на противоположном краю бухты, словно живой великан, проявился вулкан; еще один вулкан наблюдал за нами, когда мы беседовали с китоловами на дальней стороне острова, где ребятишки побросали свои игры и побежали мимо лодок, выстроившихся вдоль извилистого берега, чтобы взглянуть на капитана, его помощников и Дэна, которые уселись в круг вместе с их отцами. Из одежды на туземцах были только набедренные повязки. Тим и я — мы тоже были там, как помощники великого охотника. К тому времени уже и капитан едва поклоны не бил Дэну, потому-то мы и сидели с ними на берегу, а не наслаждались хорошей порцией мяса в столице острова, где были и доминиканская церковь, и что-то вроде таверны и можно было купить всякие безделушки из ракушек и напиться до одури, а потом смотреть, как возвращаются по домам ловцы жемчуга. Женщины с обнаженными грудями, хорошенькими личиками и черными глазами лениво наблюдали за нами с деревянных помостов своих маленьких домиков, построенных на сваях и крытых соломой. Одна из них — ее я не забуду никогда — спустилась и напоила нас молоком из большого зеленого кокоса. На вид ей было лет двенадцать: груди похожи на цветочные бутоны, а руки совсем детские, с розовыми перламутровыми ноготками. Она стояла и ждала, пока мы освободим скорлупу. На мгновение она перехватила мой взгляд. В ее глазах я прочел спокойствие и рассудительность. Волосы густыми кудрявыми волнами спускались по плечам девушки до самой талии. Тоненькие перышки бровей изящно загибались вверх над томными глазами. Нос у нее был широкий, но очень милый, а губы — пухлые, как у ребенка.
Я сразу влюбился в нее. «Да, да, я стану китоловом и поселюсь на этом острове, — мечтал я. — Буду выводить в море лодки и возвращаться с добычей. Приходить к ней по ночам». Мир полон чудес. И больше не нюхать мне зелени с лотка на Розмари-лейн и не видать облезлых афиш при входе в «Гусыню Пэдди».
Удивительно, как Дэн умудрялся беседовать с этими людьми. Только он умел так смешивать самые разные языки. Одному Богу известно, что он там говорил, — в беспорядочной каше я сумел расслышать английский, португальский и даже что-то из латыни, и все это было сдобрено местными словечками. Но слушатели, похоже, понимали его и отвечали на вопросы, не давая разговору умолкнуть.
— Господь всемогущий, — произнес Сэм, — даруй нам завтра хороший день.
Мы стояли опустив голову и сложив ладони, точно послушные дети.
— Господи, благодарим тебя за хорошую погоду.
— Аминь, — пробормотали мы.
Потом мы прочли «Отче наш» («…избави нас от лукавого…»), не поднимая головы и думая о каннибалах, болотах и чудовищах, которых нам предстояло встретить завтра. С тех пор как мы покинули остров Ломблен, Билл не замолкал ни на минуту, повторяя, что никогда в жизни, ни за что на свете не сойдет на берег в этих краях, и Джо Харпер с ним соглашался. На островах, по их словам, жили племена, для которых съесть человека — все равно что перехватить цыпленка или рыбы, а когда Тим заверил наших товарищей, что Дэн знает свое дело и ничего плохого не допустит, те с недоверием спросили, откуда
Заглянуть в глаза каннибалу… Я отмахнулся от этой мысли, но в душе у меня поселился страх.
— Раньше тут жили каннибалы, — сообщил Габриэль, — но теперь уже не живут. Только в Южно-
