Разве не Вы, уважаемый генерал, отвечали за охрану и полную безопасность наследника австрийского престола. А что в итоге, спрашиваю я вас?
— Если Вы сбежите сейчас, то покажите всем слабость. Я уверяю вас, и гарантирую, что подобного больше не повторится. Даже если он и был не один, мы их схватим, как только он расколется. А это произойдет в самое ближайшее время. Если и есть другие, он у нас все расскажет. Да и сама организация, уж извините, была из рук вон плоха поставлена. Дилетанты. Даже яд не сработал.
— То есть, будь это организованно профессионально, то эрцгерцог был бы уже мертв? Это Вы хотите сказать в свое оправдание?
— Да послушайте, в конце-то концов. Вы думаете, что Сараево кишит убийцами? Да мы допустили промах, но более этого не допустим, говорю я вам. Изменим маршрут…
— Изменим маршрут и покинем Боснию. Я настаиваю.
— Я достаточно слушал, Вас, господа, и принял решение, — Франц Фердинанд, молчавший до этого, вступил в разговор, объявив о своем решении. — Я действительно не верю в повторении утреннего теракта. Один он был или нет — уже не важно. Они затихли и разбежались, когда уяснили, что все провалилось. И в этом случае я не вижу причин поступать и нам аналогичным образом. Как верно заметили, не будем показывать собственную слабость и страх. Мы сильны и не боимся угроз. И покажем всем это. Я решил отправиться в больницу — навестить раненных, и оказать им поддержку.
Решение эрцгерцога оспаривать было бессмысленно. Твердо решив довести все до конца, он не терпел никаких возражения. Прежний маршрут, в ратушу — по набережной, а из ратуши — свернуть на улицу Франца Иосифа, был признан опасным. Для безопасности было принято кардинально его изменить, и отправиться в больницу без остановок. Единственную меру защиты принял, по собственной инициативе, сопровождающий наследника, граф Гаррах. Он обнажил саблю, вскочил на ступеньку автомобиля эрцгерцога и сказал, что так простоит всю дорогу. Вскочил слева. Четыре автомобиля в том же порядке выехали в больницу.
Все так и шло, и могло завершиться, как и было задумано. Но никто не обратил внимание на шофера машины, в которой находился наследник с супругой. Сев в машину, Лойка отправился по запланированному измененному маршруту, но в дальнейшем изменил его по своему усмотрению. Не заметный, и по сути ничего не значащий человек, в руках которого оказалась жизнь и судьбы людей. За руль автомобиля у ратуши садился уже другой человек. Направляясь в больницу, Лойка, словно замер, уставившись своими пустыми глазами, куда-то вдаль, ведя машину на автомате. Он словно покинул свое тело, и теперь им управлял кто-то другой. И кто бы не находился сейчас в его теле, он знал куда направлялся, и это был совершенно иной пункт назначения. Нити судьбы вели его к своей цели, и указывали путь. Свернув неожиданно вновь на улицу Франца Иосифа, он нашел Его. Все было предрешено.
Только на углу названной улицы генерал Потиорек вдруг заметил ошибку. Он сердито схватил Лойка за плечо, и закричав: «Стой! Куда едешь? По набережной!», заглянул в его глаза. Остекленевшие бездонные глаза пустоты. От внезапного окрика, Лойка, вероятно очнулся, уставившись на генерала не понимающим взглядом. Пассажир покинул его. Он быстро затормозил и остановился, наскочив на выступ тротуара. На тротуаре, именно в этом месте, справа от автомобиля, теперь стоял — Принцип! Принцип не мог знать, куда поедет из ратуши Франц Фердинанд, если за пять минут до того не знал этого и сам эрцгерцог.
Гаврило Принцип брел по улице Франца Иосифа, размышляя о том, что же теперь ему делать. Капсула с ядом по-прежнему оставалась у него. И теперь, когда все провалилось, яд виднелся ему единственным выходом. Он должен был сегодня умереть, в любом случае. Так почему бы не сделать это сейчас, задавался он этим вопрос. Его, детоубийцу, уже ждали на той стороне, разогревая пламя. Эрцгерцог наверняка уже покинул Сараево. Попытка, такая жалкая попытка что-то изменить, исправить в этом мире. И ведь зависело-то все от него, а он, именно он провалился. Шанс представился, а он упустил. На проверку оказался слаб в своей решимости — сомнения поглотили его в последний момент. Он был никем. А стал монстром. И умрет монстром.
От бомбы он тут же вскоре избавился, в одном из узких тупиковых проулков. Припрятав в куче мусора, он вернулся вновь на улицу Франца Иосифа. Браунинг и яд по-прежнему оставались у него, хотя ни то, ни другое, Гаврило, никак не решался использовать. Продолжая возвращаться к тому моменту, он снова и снова слышал детский плач, и представлял, как раненные дети, брошенные всеми, валялись на мостовой, умоляя о помощи. Кругом были одни дети. Умирающие в муках и страданиях. Зверь стоял посреди всей этой картины и ухмылялся дьявольской улыбкой. Сегодня он будет пожинать хороший урожай. Он собирал детей, поглощая их одного за другим. А они продолжали кричать даже изнутри Зверя, сжигаемые адским пламенем. А потом эта тварь, продолжая ухмыляться, обернулась, и посмотрел прямо в глаза Принципа. И узнал он сам себе в этом монстре. Это он стоял здесь, принося боль всем, собирая дикий урожай. Можно ли было это остановить? Яд. Смерть. Но даже на это, он никак не решался.
После взрыва бомбы Кабриновича, Принцип пошел — или побежал — с набережной Милячки в совершенном отчаянии: сорвалось! Кабринович схвачен или будет схвачен, по его следам полиция доберется до других: все пропало! Но спрятав бомбу, он немного успокоился. Хотя его продолжало трясти. Желудок начинал давать о себе знать — с утра они ничего не ели. Надо было прийти в себя, успокоиться, перекусить. А там уже решать о дальнейшем. Принцип зашел в ближайшею кофейню на улице Франца Иосифа. Кофейня Морица Штиллера находилась прямо на углу перекрестка и стыка улиц. Проглотил у стойки чашку кофе.
Думал, что еще может поправить дело? Картина мертвых детей на набережной уходила, и здравый рассудок постепенно возвращался, позволяя оценить ситуацию по-новому. Мыслями вернулся к бомбе, которую оставил. И вновь пред ним предстали дети, играющие там, на набережной, перед самым взрывом. Дети любили играть, лазая повсюду. Как знать кто мог обнаружить в том проулке, спрятанную бомбу. Случайные похожие, ищейки или… дети, любящие везде залезть. Еще один взрыв. Еще одни жертвы. И снова он виновен. Надо забрать бомбу.
Принцип тут же направился из кофейни куда глаза глядят, почти ничего не соображая. Вдруг прямо перед собой он увидел круто застопоривший великолепный автомобиль,
Первая пуля, пробив дверь автомобиля, попала в эрцгерцогиню, не задев сидящего рядом с ней военного генерала Боснии. Принцип продолжал стрелять. Франц Фердинанд тяжело откинулся на спинку сиденья, герцогиня вскрикнула, поднялась и упала. Они были смертельно ранены. Вторая пуля, прошив воротник мундира Франца Фердинанда, пробила ему шейную артерию и застряла в позвоночнике. Генерал Потиорек оцепенел. Ничего не сделал и граф Гаррах, стоявший с обнаженной саблей на ступеньке по другую сторону автомобиля. Со всех сторон сбегались жандармы. Полицейские, офицеры… А Принцип продолжал стрелять…
Наступила паника, перепуганные люди начали с криками разбегаться по разные стороны. Произошла свалка. Полицейские бросились на Принципа, пытаясь его остановить. Принцип оказал отчаянное сопротивление. В общем смятении били Принципа, били друг друга, били какого-то ни в чем не повинного человека, которого почему-то признали злоумышленником. Они били жестоко, не успокоившись даже тогда, когда Принцип рухнул без сознания на тротуар. Они продолжали его пинать, кто-то даже достал саблю, намереваясь его зарубить, здесь же, прямо на улице. Принцип уже не мог сопротивляться, лежал, и принимал на себя все удары. За всё и за всех. Ни браунинг, ни яд, теперь уже не могли его спасти — он просто не смог бы ими воспользоваться. Смерть не желала его принять. Еще рано. Еще не все выстрадал этот человек. Еще не за все ответил, что совершил сегодня.
Тем временем автомобиль эрцгерцога уже несся по улицам Сараево — пришедший в себя генерал Потиорек приказал ехать во дворец с величайшей быстротой. Франц Фердинанд был ранен в шею, герцогиня Гогенберг — в живот. Но во дворец они были перенесены уже в бессознательном состоянии. Наследник престола скончался через двадцать минут после покушения. Его жена прожила на несколько
