торговлю на Балтике. Британские правящие и коммерческие круги, естественно, не могли допустить возникновения ситуации, которая угрожала бы прекращением вывоза корабельных материалов из балтийского региона, что, в свою очередь, создавало опасность постановки на прикол всего английского флота. Жизненные интересы Англии не только заставили британский кабинет благосклонно отнестись к заключению королем-курфюрстом Грейфсвальдского договора, но и направить летом 1715 г. на Балтику свою эскадру для защиты торговых судов от нападения шведских каперов. Кроме того, Георг I был крайне обеспокоен установлением дружеских связей Карла XII с претендентом на английский престол Яковом III Стюартом, которому шведский король обещал оказать военную помощь в его намерении высадиться со своими сторонниками в Шотландии.
Военно-политическое сближение России с морскими державами позитивно отразилось и на фронтах Северной войны. В кампаниях 1714–1715 гг. шведы были выбиты с южного побережья Балтийского моря и изгнаны из Финляндии В июле 1714 г. русский флот одержал свою первую победу у мыса Гангуг, захватив корабли эскадры контр-адмирала Н. Эреншельда. Россия по достоинству оценила героизм и мужество своих сыновей, наградив всех участников сражения золотыми и серебряными медалями. А сам Великий шкипер за эту победу был произведен в вице-адмиралы Гангутская победа, ставшая для русского флота «морской Полтавой», положила начало военно-морскому могуществу России на Балтийском море.
Поражение Швеции в сражениях 1714–1715 гг. вынудило правительство Карла XII повсеместно перейти к стратегической обороне. Внешнеполитическое и экономическое положение страны стало критическим, однако, несмотря на всю очевидность этого, Карл XII с безрассудным упорством вел войну «до победы». Поэтому, чтобы окончательно сломить сопротивление Швеции и принудить ее короля к миру, союзники решили осуществить летом 1716 г. крупные десантные операции на южном побережье Швеции. Главная роль в предстоящих боевых действиях отводилась русскому 30-тысячному корпусу, который начал сосредоточиваться в районе Копенгагена.
Итак, период 1708–1715 гг. явился временем коренного перелома в ходе Северной войны. Опираясь на мощную экономическую базу и развитую военную промышленность, русская армия и флот одержали решающие победы при Полтаве, в Восточной Прибалтике и у мыса Гангут, поставившие Швецию на грань военной катастрофы.
Русская дипломатия умело закрепляла победу русского оружия. После Полтавы был восстановлен, а затем и расширен Северный союз. Блестяще была проведена Петром и дипломатическая операция по установлению нейтралитета в Германии, способствующая утверждению России в Восточной Прибалтике. С 1709 г. Россия становится полноправным политическим партнером ведущих европейских держав, стремительно приближаясь к статусу великой державы Нового времени.
Вместе с тем усиление России, превращение ее в решающую политическую и военную силу Северо- Восточной Европы вызывало тревогу в правящих кругах ряда европейских держав и особенно Англии На протяжении почти всего этого периода западная дипломатия пыталась ограничить успехи России и возвратить ее к дополтавскому состоянию. В этом ей значительную услугу оказала Турция, хотя ее выступление против России определялось прежде всего реваншистскими устремлениями османских и крымских феодалов.
Неудачная война с Турцией, стоившая России Азова, явилась следствием явной переоценки собственных сил и возможностей, а также серьезных просчетов во внешнеполитическом прогнозировании. В то же время стойкость и мужество русского солдата позволили России стремительно и с минимальными территориальными и людскими потерями выйти из войны с Портой, чтобы затем бросить все силы на борьбу со Швецией.
Используя противоречия среди западноевропейских держав, их заинтересованность в торговле с Россией, а также смену королевской династии в Англии, русской дипломатии удалось к концу 1715 г. создать благоприятную внешнеполитическую обстановку для нанесения Швеции решающего удара Казалось, что война подходит к своему завершению. Однако на пути к миру лежали еще шесть долгих лет упорной борьбы России на дипломатических и военных фронтах Северной войны.
Внешняя политика России в последние годы Северной войны (1716–1724 гг.)
К началу 1716 г. военное, экономическое и внешнеполитическое положение Швеции настоятельно диктовали правительству Карла XII заключить мир с державами Северного союза. Его военное превосходство в последние годы на суше и на море было настолько очевидным, что шведское командование уже и не помышляло о каких-либо активных действиях. В сущности, вопрос об исходе Северной войны был уже предрешен, однако последующие события отодвинули на шесть лет установление мира на Балтике.
1716 год, который по мысли Петра, должен был стать последним годом Северной войны, не оправдал этих надежд. Вместо запланированного вторжения в южную Швецию союзники ограничились лишь демонстрацией мощи своих военно-морских сил. Ее бесплодность была настолько очевидна, что даже моральное удовлетворение, полученное Петром от командования объединенной армадой из 84 военных кораблей, не смогло подавить у него чувство раздражения по адресу алиаторов. Материально-техническая подготовка русского десанта в Сконе, возлагаемая на Данию, задерживалась. «Бог ведает, что за мучение с ними, — писал царь Ф. М. Апраксину, — самое надобное время упускают и как будто чужое дело делают». Неудача постигла русскую дипломатию и в ее попытке «присоединить» Англию к Грейфсвальдскому договору в обмен на исключительно выгодное для Лондона торговое соглашение. Безынициативность датчан и нежелание английского правительства связывать себя союзным договором с Россией, конечно же, были не случайны и обусловливались причинами глубинного порядка.
Вступая в Северную войну в союзе с Россией, правительства Дании, Ганновера, Саксонии, Польши и Пруссии помимо объединявшей их задачи значительного ослабления Швеции ставили и свои собственные цели, которые в 1716 г. были в основном достигнуты. Поэтому дальнейшее военно-политическое сотрудничество с Россией теряло свою настоятельность. Особенно ярко эта тенденция проявилась в политике Георга I.
К лету 1716 г. программа английского короля в Северной войне, отраженная в Грейфсвальдском договоре с Россией, была выполнена. С помощью русской дипломатии он присоединил к своим ганноверским владениям Бремен и Верден, ранее принадлежавшие Швеции. Поэтому военно-политический союз с Россией становился не только не нужным, но и шел в противоречие с известными стратегическими планами Англии.
Приход в Копенгаген русской эскадры, состоявшей из 20 линейных кораблей и фрегатов, позволил воочию убедиться британским кругам в военно-морской мощи России и сделать соответствующие выводы. Статс-секретарь Д. Стенхоуп заявил по этому поводу, что «если царь будет оставлен в покое три года, он будет абсолютным хозяином в этих краях». Англия решила не давать Петру этого времени. Заключение в апреле 1716 г. русско-мекленбургского политико-династического союза вызвало резкий протест со стороны Георга I и сделало неизбежным разрыв русско-английских отношений.
После утверждения России в Прибалтике в политике Петра появились новые, ранее не проявлявшиеся тенденции, суть которых заключалась в идее царя интегрировать Россию в европейскую политическую систему, используя такое традиционное для Европы того времени средство, как брачные связи. Первый династический союз был заключен Петром в 1710 г., когда его племянница Анна Ивановна стала супругой герцога курляндского. А в следующем году он женит своего сына от первого брака царевича Алексея на принцессе вольфенбюттельской — свояченице австрийского императора. Несколько позже еще одна племянница царя становится герцогиней мекленбургской. Не трудно заметить, что международная матримониальная политика Петра фокусировалась исключительно на имперских землях, что отражало его стремление получить статус члена Империи. Об этом свидетельствует и обращение царя, направленное Иосифу I в 1710 г. с просьбой положительно решить вопрос о включении Лифляндии в состав Империи. В европейских кругах считали вполне нормальным вариант обмена Мекленбурга на Лифляндию, что автоматически делало бы царя имперским князем. И вряд ли это было пристрастием к коллекционированию титулов или легковесной игрой в германскую политику. Петр Великий не страдал подобными комплексами.
