— Так, ничего. Твоя манера отвечать.
— А что? Я ничего особенного не сказала.
— Вот именно, — ответил он, отправляя в рот кусок мяса лишь немногим тоньше доски для сёрфинга. — Ничего не сказала. И так всегда. Еще в детстве из тебя приходилось тянуть ответы клещами. Твоя мать называла это «синдром школьной амнезии». Дети проводят целый день в школе, а когда вечером их дома спрашивают, что они делали, они отвечают: «Ничего».
— Я уже не ребенок.
Отец промокнул губы салфеткой:
— Но ты по-прежнему моя дочь. И я тебя немного знаю. — Слегка подмигнув, он спросил: — И как его зовут?
— Кого?
— Ну, не изображай святую невинность. Я же вижу: ты почти не притронулась к еде. Ты выпила всего пару глотков вина — очевидно, чтобы меня не раздражать. Стало быть, ты бережешь фигуру. К тому же ты очень хорошенькая сегодня.
— Можно подумать, обычно я уродливая.
— Да нет. Но ты тщательно накрашена, волосы у тебя уложены идеально. Ты следишь за собой. И очевидно, все мои расспросы тебя нисколько не интересуют. К тому же ты ерзаешь на стуле, все время смотришь на часы. Значит, все эти старания были не ради меня.
Марион слегка нахмурилась:
— Ты решил провести персональное расследование по поводу своей дочери?
— Ах да, забыл добавить: ты стала очень обидчивой. Все вместе говорит о том, что ты влюбилась. Поэтому я повторяю свой вопрос: как его зовут?
Марион вздохнула:
— Натан.
— Ах, Натан. А фамилия у него есть?
— Чесс. Натан Чесс.
— Звучит по-американски. Он американец?
— Не знаю.
— Ты его об этом не спрашивала?
— Нет, не спрашивала. Я не составляю подробные досье на людей, с которыми общаюсь. Это твое поле деятельности.
Отец покрутил вилкой в воздухе:
— Рассказывай.
— Что ты хочешь от меня услышать?
— Не знаю. Ну, например, чем он занимается. Он высокий? Низкий? Красивый? Из иммигрантов?
— Мне не нравится, когда ты становишься расистом.
Он нахмурился:
— Я не расист. Просто пытаюсь узнать о нем побольше. Ты прекрасно знаешь, что я никогда не был расистом.
— Что-то у меня стали появляться сомнения…
— Я сам иммигрант, ты не забыла? Иммигрант и сын иммигрантов. Я уважаю людей, решившихся пойти по этому пути. Требуется исключительное мужество, чтобы обрубить свои корни и устремиться в неизвестность. Твои дед и бабка покинули Польшу и отправились на корабле в Нью-Йорк. Они переделали свою фамилию на американский лад. Они многого ждали от этой страны, своей новой земли обетованной, как они ее называли. Но ничего не добились и умерли в нищете.
— …а потом ты встретил маму на Лазурном Берегу… и так далее, и так далее… Это все прекрасно, папа, но ты рассказывал мне эту историю уже сто раз.
— Это не имеет значения. Я просто хочу напомнить, что имею право навести справки о твоем новом друге. У меня всего одна дочь. Я хочу, чтобы с ней не случилось ничего плохого. Вот и все.
Марион скрестила руки на груди:
— Он хирург. Начальник отделения. В котором я сейчас работаю. Иначе говоря, он мой шеф.
Отец пристально посмотрел на нее:
— Ты шутишь?
— Ну вот. — Марион слегка поморщилась и отпила глоток вина. — Я знала, что именно так ты и отреагируешь.
— Ты встречаешься со своим шефом? Ты подумала о проблемах, к которым это может привести?
— Нет. Просто в одно прекрасное утро я проснулась и подумала: а не совершить ли мне какую-нибудь глобальную ошибку, вот прямо сегодня?
— Твой сарказм совсем не обязателен.
— Сарказм — это у тебя. Ты никогда в меня не верил.
— Я только хочу тебя защитить.
— Но я и сама могу это сделать, папа.
Она произнесла это резче, чем хотела. Отец ничего не ответил. Покончив со стейком, он заказал кофе. Какое-то время они молчали.
— Я тебя провожу? — наконец мягко спросил он.
— Хорошо.
Рука об руку они вышли на улицу и направились к Отель-Дье, обдуваемые свежим ветерком. Когда они пересекали мост, отец заметил, что вода в Сене почти всегда довольно мутная. Затем Марион указала на грандиозную сцену, сооружаемую возле собора Парижской Богоматери для концерта оперной певицы Джесси Норман. Отец одобрительно присвистнул. Они уже подошли к больничной ограде, и в этот момент появился Несс: в белом халате, явно усталый, идущий своей быстрой нервной походкой — словом, такой как всегда.
— Увидимся на работе, — не останавливаясь, сказал он Марион.
Последовало секундное замешательство. Затем Чесс, кажется, осознал ситуацию. Он повернулся, подошел и протянул руку со словами:
— Вы — отец Марион?
— Да.
— Здравствуйте. Я — Натан.
— Я знаю, кто вы.
Отец по-прежнему держал руки в карманах.
Натан опустил руку.
— Ну что, тогда до скорого, — сказал он Марион и тут же, развернувшись, отошел, не тратя времени на другие проявления вежливости.
Некоторое время Марион смотрела ему вслед, затем повернулась к отцу:
— Ты и в самом деле невыносим.
— Мне не нравится этот тип.
— Да ты его видел всего пару секунд!
— Иногда этого достаточно, чтобы понять, кто перед тобой. — Он коснулся губами ее щеки, потом добавил: — Не позволяй ему причинить тебе боль. Иначе ты от этого никогда не оправишься.
И в свою очередь развернулся и ушел.
Смеркалось. Марион стояла у окна в Малом блоке, расположенном на первом этаже службы скорой помощи.
В Нотр-Дам шла репетиция детского хора. Только что отзвучала «Аве Мария», и глаза Марион были полны слез.
