— Мы сделали достаточно, чтобы нажить себе врагов. Губы Хоукера растянулись в улыбке, в то время как глаза оставались серьезными. Он осторожно подвинулся, чтобы не причинить Жюстине боли. — В данный момент ты не представляешь опасности. Более того — еще совсем недавно ты балансировала на грани жизни и смерти.
— Сколько?
— Почти три дня.
Так долго? Прошедшие дни высыпались из ее памяти, точно монетки из кармана.
— Я не помню.
— Неудивительно.
Кто-то надел на Жюстину ночную сорочку. Левая рука была охвачена болью or плеча до кончиков пальцев. Рана под повязкой горела и пульсировала. Жюстина подняла руки. Господи, как тяжело. Ее суставы напоминали заржавевшие от времени шестеренки.
На запястьях виднелись синяки. Чуть выше на руках остались отпечатки пальцев державшего ее человека.
— Я вся в синяках. — События начали вырисовываться в памяти Жюстины, точно постепенно возникающие из тумана силуэты. Она шла по Брэдди-сквер, торопилась к Хоукеру, чтобы предупредить его. Она вспомнила удар ножом и свою попытку добраться до Микс-стрит. — С кем я дралась.
— Я держал твои руки, пока доктор зашивал рану — ведь ты сильно сопротивлялась, — и потом, когда едва не лишилась рассудка от жара. — Хоукер встал с кровати. — Поэтому у тебя и остались синяки. У меня просто не было иного выбора.
Тон, каким Хоукер произносил эти слова, свидетельствовал о том, как неприятно ему было причинять Жюстине боль.
«О, Хоукер, как часто мы причиняли друг другу боль».
Подбородок Хоукера покрывала трехдневная щетина, что всегда делало его похожим па головореза. На нем были брюки и просторная рубаха, расстегнутая до середины груди. Жюстина почувствовала все это еще во сне: складки на ткани и такое знакомое и успокаивающее тепло его кожи.
Хоукер взял со стола кувшин и наполнил его содержимым чашку.
— Все хотят, чтобы ты пила это. Редко встретишь подобное единодушие. Я поднесу чашку к твоим тубам и подержу голову.
В чашке был лимонад, оказавшийся весьма кстати, ведь у Жюстины так пересохло во рту.
Пока она пила, они с Хоукером смотрели друг на друга. Он выглядел очень уставшим. Скулы проступили явственнее, глаза запали. Ему довелось увидеть, как Жюстина подошла к самому краю могилы.
— Вот так-то лучше. — Хоукер осторожно опустил Жюстину на подушку. — А ведь я чуть тебя не потерял. В какой-то момент ты перестала бороться, и я подумал, что все кончено.
— Нет. Не в этот раз. — Когда Жюстина лежала спокойно, боль немного стихала. — Ляг рядом, если тебе не трудно. Мне очень больно, а еще я замерзла.
— С удовольствием.
Жюстина хотела уже рассмеяться, но вовремя получила предостережение от собственного тела и сдержалась.
— Где газеты? Они у тебя? Это очень важно.
— У меня. — Хоукер приподнял одеяло и опустился на постель рядом с Жюстиной. Как много раз он проделывал это.
— Я расскажу тебе, что видела, когда проснусь. — И еще одно. — Не посылай за Северен. В этом нет необходимости.
— Поспи, Сова.
— Знаешь что? Ты единственный в мире, кто… кто по-прежнему называет меня Совой.
Темнота оказалась бесконечной и дружелюбной. И Жюстина согласилась отдохнуть немного под се покровом.
Глава 23
Хоукер взял в руки бритву. Из глубины зеркала на него смотрели жестокие глаза. Глаза убийцы.
— Она пока еще жива. Жива. Измучена. Спит. И за ней присматривает Фелисити.
Хоукер никогда не наносил мыло на щеки помазком. Просто растирал его в ладонях.
— Допустим, существует две группы людей. Одна убивает проживающих в Лондоне французов. А вторая пытается расправиться с Жюстиной. Обе эти группы ненавидят меня, и умело пользуются моими ножами. — Хоукер покачал головой. — Нет, маловероятно.
Отражение в зеркале молчало.
Хоукер провел бритвой по волосам на руке. Отличное, очень острое лезвие. Ему нравились такие остро заточенные орудия. Он отряхнул руки, натянул кожу на щеке большим Пальцем и медленно провел по ней лезвием. В таком деле главное не спешить.
Хоукер отер лезвие о полотенце и ополоснул его.
— Значит, этих групп вовсе не две, а одна. Они убивают французов, чтобы бросить тень на меня. И на Жюстину они напали, чтобы причинить мне боль.
Хоукер покончил с правой щекой. Вновь отер лезвие.
— Эти люди очень хорошо меня изучили.
Он принялся за левую щеку.
— Но ведь гораздо проще меня пристрелить. Кому потребовалось тратить так много времени и организовывать столь запуганную операцию? Кто ненавидит меня так сильно?
На ум пришло лишь одно имя.
Во время бритья замечательно думается. Хоукер осторожно водил лезвием бритвы по подбородку. Это самый ответственный момент во всем процессе.
Он вытер бритву о полотенце и вымыл лезвие.
— А если вот так? Представим, что Жюстина на протяжении некоторого времени собирала мои ножи. Она убивает парочку французов, чтобы свалить вину на меня. — Хоукер насухо вытер лезвие чистым концом полотенца. — Но прежде чем она успела зарезать очередного несчастного, кто-то из ее товарищей разозлился и решил зарезать ее саму.
Хоукер сложил бритву. Положил се рядом с тазом. Взял чистое полотенце и вытер лицо.
— Да, группа действительно одна, и ее члены не слишком-то ладят друг с другом. И стоит за этим всем Жюстина.
Хоукер отбросил полотенце в сторону.
Давным-давно Хоукер думал, что между ним и Совой существуют особенные отношения. Они были друзьями. И оставались ими, даже будучи вратами. Даже когда Хоукер едва не умер от выпущенной из пистолета Жюстины пули, засевшей у него в плече, он не переставал считать ее своим другом.
Из зеркала на Хоукера смотрели его собственные глаза — особенно суровые сегодня.
— Ты знаешь, что Сова не остановится. Она никогда не бросает начатое. Если за всем этим действительно стоит она, ты проснешься однажды утром с перерезанным горлом. — Хоукер провел пальцем по шее. — Потому что ты делаешься совершенным идиотом, когда дело касается этой женщины.
Ответа вновь не последовало.
Хоукер перекинул через плечо чехол с ножами, закрепил ремень, желая оказаться на поле боя, где он мог бы пустить в ход свое смертоносное оружие. Сегодня утром ему ужасно хотелось сразиться с кем-нибудь гораздо более опасным, нежели глава военной разведки лорд Каммингс.
Войдя в свой кабинет, Хоукер увидел, что Каммингс занял место за его столом и сидел в его кресле.
Хоукер так и не смог понять, изображает ли этот человек из себя дурака нарочно, или же это выходит у него само собой. Выглядел он как настоящий аристократ: прямая спина, аккуратно уложенные седые
