Он поднял на нее глаза:
— Не хочу, чтобы моей жене пришлось выбирать между мной и ребенком, который нуждается в ее любви. Но, разумеется, дело не только в этом.
Она осторожно проговорила:
— Ты сегодня решил, что я тоже предала тебя, да?
Он стиснул зубы.
— Да.
— Почему?
— Не могу тебе рассказать.
— Почему? От меня ты требовал полной честности.
Он вздохнул:
— Есть тайны, которые я должен хранить, потому что они не мои. Моя преданность тем, кому я служу, вынуждает меня молчать.
Он потянулся через стол к ее руке и мягко сжал ее.
— Прости меня.
За что? За тайны, которые он должен хранить, или за что-то еще. Значит то, как он поступил с ней под влиянием гнева, связано с этими тайнами?
— Ты по-прежнему считаешь, что я предала тебя? — спросила она.
— Нет. Я пришел к ошибочному заключению и никогда не прощу себя за это.
— Тогда я тебя прощу. Мне слишком хорошо известно, каким сильным может быть гнев, если мы считаем, что нас предали.
Он взял ее за руку, а она второй рукой стала поглаживать его длинные сильные пальцы, обдумывая, что сказать дальше.
Наконец она проговорила:
— Я знаю, что еще тебе нужно, помимо моей честности, чтобы прекратить сражаться.
— Что? — Судя по тому, как расширились его глаза, можно было понять, что она застигла его врасплох.
— Я дам тебе торжественное обещание и буду держать до тех пор, пока ты не нарушишь свою клятву и будешь верить мне.
— И что же ты обещаешь?
— Что я не исчезну, не предупредив тебя.
Она сделала глубокий вдох:
— Я знаю, у нас мало времени. Вскоре ты уедешь в Индию со своей женой, а я отправлюсь в Америку. Но я могу тебе твердо пообещать: прежде чем нам придется расстаться, мы попрощаемся. И обязательно вместе поплачем, чтобы не носить эти слезы в себе всю жизнь. Не будет больше никаких жестоких сюрпризов. Это справедливая плата за твое доверие мне?
— Да. Более чем справедливая. У меня даже дыхание перехватило.
— Значит, наше перемирие продлится.
— Давай молиться, чтобы оно привело нас к длительному миру.
Глава 14
Солнце уже поднималось над облаками, когда они покидали «Крысиный замок». Оказавшись на улице, Трев взял Темперанс за руку не только для того, чтобы поддержать ее, но и для собственного спокойствия. Она не вздрогнула и не выдернула руку.
Он почувствовал волну облегчения, когда она переплела его пальцы со своими. Все будет хорошо. Хотя он не был уверен, что хорошо будет все.
Когда они приблизились к месту, где он увидел ее в толпе, собравшейся вокруг певца баллад, Темперанс сжала его ладонь. Какая-то богато убранная карета остановилась рядом с ними. Ее высокие колеса был и выкрашены в красный цвет и так щедро покрыты позолотой, что даже в бледном утреннем свете чуть не ослепили его. В карете сидела женщина неопределенного возраста, лицо которой носило следы былой красоты. Она опустила стекло.
Темперанс не обратила на нее внимания и ускорила шаг, потянув Трева за собой. Но он остановился, положив свободную руку на рукоять сабли. При близком рассмотрении на лице женщины хорошо была видна печать злобы и порока.
— Офицеришка использует тебя, девка, — презрительно скривилась женщина. — Тебе следовало связать свою судьбу с нами, когда у тебя была такая возможность.
— Я знаю, что делаю, — огрызнулась Темперанс.
— А вот тут ты ошибаешься. И очень скоро поймешь это. Не приползай тогда ко мне, когда он тебя вышвырнет. Я давала тебе шанс, но ты, гордячка, воротила нос. — Она подняла стекло, кучер щелкнул кнутом, и карета покатила дальше.
— Кто это? — тихо спросил Трев.
— Мамаша Бриствик.
Та самая, которая заправляет любимым борделем майора Стэнли?
— Откуда ты ее знаешь? — спросил он, опасаясь, что знает ответ.
— Ее знают все, кто обитает в трущобах.
— Потому что она сводня? — Слова прозвучали резче, чем он намеревался.
— Да. Но она занимается еще и скупкой краденого. Кто бы ты ни был, мамаша Бриствик всегда поможет тебе раздобыть наличные.
— И тебе помогала?
Темперанс повернулась к нему:
— Я продала ей парочку часов в свое время, но ничего больше. Я не врала тебе, когда говорила, что никогда не продавалась — до тебя.
Он судорожно выдохнул:
— Ты мне не продавалась. Ты пришла ко мне по собственной воле.
Она сжала его руку. Он надеялся, что этот жест говорит о нежных чувствах, хотя трудно было сказать наверняка. Сейчас он ступал на неизведанную территорию. В прошлом его общение с женщинами никогда не заходило дальше постельных утех, подарков и расставания. Так было всегда.
Но одно он знал точно.
— Мне не понравилось, как она разговаривала с тобой. Она и раньше тебе так угрожала?
— Она угрожает всем. Это заставляет тех девушек, что поглупее, бояться ее. Но я никогда не обращала внимания на ее угрозы, и все еще жива.
Он был тронут ее бравадой, но все это не на шутку его встревожило. Она не такая сильная, какой хочет казаться.
— Если она тебя хоть пальцем тронет, то будет иметь дело со мной, — сурово проговорил он, обняв Темперанс за плечи.
Но долго ли он сможет защищать ее? Меньше чем через неделю они расстанутся. Мысль о том, что он оставит ее без защиты, беспокоила Трева. Как, впрочем, и то, что ему придется оставить ее.
Вдалеке он увидел мальчишку-подметальщика, который уже был на посту в такой ранний час. Трев сказал об этом вслух.
— Он спит там же, в дверях, — объяснила Темперанс. — Все подметальщики спят прямо на улице, чтобы никто не занял их место. — Она сунула руку в карман и чертыхнулась.
— Что случилось?
— Я была ослеплена гордыней, когда швырнула тебе твои деньги. Теперь мне нечего ему дать. — На ее лице отразилось беспокойство. — Когда я уеду в Америку, за ним некому будет присматривать. А это случится уже скоро.
Как скоро? Неужели то прощание, которое она обещала ему, наступит быстрее, чем он ожидает?
