мотоцикле. Понимая щепетильность момента, я всё-таки осторожно спросил, а с чем связано наличие полицейского эскорта. Полицейские всё больше отнекивались. Но потом за обедом мы всё-таки разговорились: о том, что ещё недавно в этих районах шла гражданская война. Что она, слава богу, уже пятнадцать лет как закончилась. Но что теперь оставшимся оружием пользуются разных мастей преступники. И стреляют уж больно ловко. Что бережёного Бог бережёт. Что таких почётных гостей лучше подстраховать.
Ну а на вопрос, кто же это научил местных крестьян так ловко стрелять, полицейские ответили тем, что стали изображать... кубинский акцент. За соседним столиком дёрнулись: этот характерный акцент «с горячей картошкой во рту» вызывает в Центральной Америке стойкие ассоциации. И не только в Центральной Америке. Одному Богу известно, сколько кубинцев так и сгинули, обучая и защищая неизвестно что и кого в Гватемале и Анголе, в Эфиопии и Колумбии, и так никогда больше и не увидели родного аэропорта «Хосе Марти», куда я теперь прилетел.
А к нашему самолёту уже подтягивают кишку-телетрап, а ещё через минуту мы слышим тот самый характерный говор с «горячей картошкой во рту».
Все пассажиры идут в транзитный зал ожидания, а я — вниз по лестнице, в сторону пограничного контроля. Что же сейчас будет?
Спрашиваю у пограничников на входе в зал, где здесь можно взять миграционную карту. Они (рядовые) говорят — да вон, на стойке. Но на стойке карты оказываются с оторванными корешками. То есть негодные.
Возвращаюсь к пограничникам, а с ними уже «старший». Подполковник. Тут никаких особых знаний не требуется: погоны в своё время были скопированы с советских. Система офицерских знаков отличия — одинаковая.
Я ему на испанский манер: «Мой подполковник, мне бы карту». «Мой» — это такое обращение, как в русском «товарищ».
Он мне, по одному этому обращению поняв, что испанский я знаю и в званиях кубинских разбираюсь, но видя, что пассажир я какой-то необычный, спустившийся к границе тогда, когда никаких рейсов не ожидается: «Какой я вам ваш?» И главное: «Кто вы такой? Как это с русского рейса?»
Ну, это я уже проходил не раз. Ещё не дослушав его вопроса, сам же отвечаю: «Нет, российский паспорт у меня настоящий. Никакой я не аргентинец и не уругваец!»
С этой проблемой я на кубинской границе уже как-то сталкивался. Пусть прозвучит это и нескромно, но, будучи выпускником лингвистического института в Монтевидео, говорю я на испанском так, что в Латинской Америке и в Испании за версту слышат уругвайца или аргентинца. Всё дело в том весьма специфическом прононсе, которым на берегах Ла-Платы, в Аргентине и Уругвае, наверное, и коверкают, а на мой взгляд, лишь украшают великий язык Сервантеса. Как я уже говорил, даже самый академичный испанский язык — это вульгарная латынь. А наречие, на котором курлыкают на берегах Ла-Платы, — результат того, как на государственный испанский язык переходили иммигранты-итальянцы. Получилась занятная помесь одной вульгарной латыни с другой. То есть перейти-то итальянцы на испанский перешли, но были в большинстве. И породили своеобразный «суржик». Забавный гибрид: и грамматика своеобразная, и прононс, наверное, чудовищный. Но мне этот «суржик» мил, и я на нём так и остался. Тем более что в остальном испаноязычном мире его прекрасно понимают. Естественно, когда говорю долго, то либо грамматическая погрешность какая прорвётся, либо слово не совсем то употреблю, и тогда меня «расшифровывают»: всё-таки не природный «латин». Но первое впечатление всегда — аргентинец или уругваец. И обычно это вызывает умиление.
Но не на кубинской границе! Как когда-то и на советском «священном рубеже», там и сегодня царит подозрительность. Не умиление, а именно лишние вопросы вызывает слишком хорошее знание иностранцем испанского языка. Тем более региональных его вариаций. Однажды, в приезд в 2001 году, ко мне после долгих препирательств даже специально вызывали офицера-кубинку, которая когда-то была курсантом в военном училище в Алма-Ате: чтобы поговорила со мной по-русски и убедилась в том, что пассажир действительно имеет отношение к своему паспорту РФ.
Тем большее подозрение вызывает знание иностранцем сугубо кубинских национальных особенностей. Ну, например, откуда это я узнаю погоны подполковника?
В этот раз хватило фразы про то, что я выучил испанский в Монтевидео, а такие же погоны были у моего деда — советского военного. Но, похоже, злиться я уже начал, потому что чуть не сказал, что родился в Гаване. Вот это означало бы настоящий «провал». Итак:
Мои родители мудро воспользовались оговоркой советского закона, которая разрешала регистрировать уроженцев «совколоний» как родившихся в Москве. У меня в паспорте и стоит Москва. Но у многих подобных мне (а на Кубе родились, наверное, десятки тысяч советских мальчиков и девочек) в паспорте стоит всё-таки Гавана, Сантьяго, Сьенфуэгос и тому подобное. Раньше с этим проблем не было. Работало соглашение об избежании двойного гражданства. Какой у тебя паспорт — значит, такой ты и гражданин. Вне зависимости от места рождения. Но сейчас кубинцы, похоже, мстят бывшим «совьетикос»: то ли за наше вновь обретённое благополучие, то ли за то, что мы их в одночасье бросили. Как бы то ни было, соглашение об избежании двойного гражданства кубинские пограничники стали интерпретировать вольно: напирая на то, что, по кубинскому закону, если ты родился на Кубе, значит — гражданин Кубы. Со всеми вытекающими. В результате россиян, у которых в паспорте стоит место рождения «Куба», стали частенько на границе задерживать. Как говорится, «до выяснения».
А выяснение — это поднимать документы. Если родители были советскими гражданами и на момент твоего рождения были официально аккредитованы на Кубе, то тогда ты всё-таки однозначно урожденный «совьетико», а теперь — россиянин, казахстанец, украинец и т. п. Я бы под эту категорию подпадал. Но всё равно был шанс посидеть в «обезьяннике» пару часов, а то и дней[12] .
А у «моего» подполковника на подходе уже следующая мысль: «С транзитных чартеров мы пассажиров не выпускаем».
Как и всякий бывший советский человек, я кубинские порядки если и не знаю (хотя знаю), то чувствую. Про то, что с выходом в город с чартера могут быть проблемы, я предполагал. По закону, по любому российскому паспорту въезд на Кубу — без визы на 30 дней. Закон, конечно, на моей стороне. Но кубинский чиновник, тем более на «священном рубеже», — вроде советского. Нестандартных ситуаций не любит. Но и я на всякий случай ещё из Гватемалы звонил в российское консульство в Гаване. Предупреждал о том, что буду сходить и что наверняка будут проблемы. В консульстве обещали в случае чего помочь. О чём сейчас и говорю «не моему» подполковнику. И уверенным тоном сообщаю: «Давайте тогда консула вызывать». Тем более что билет на завтрашний регулярный рейс «Аэрофлота» — вот он. И ваучер на одну ночь в отеле «Насьональ» — вот он. Классический транзит! И главное: вот он — российский паспорт. По закону по одному его предъявлению обязаны впустить в страну на 30 дней.
Но если честно, к возможному приключению на границе на этот раз я готовился не по причине того, что родился я на Кубе, говорю по-испански скорее как уругваец или сходил с необычного, но вполне легального чартера. В этом был скорее возможный «путь отхода». Не впустили бы, и продолжил бы я полёт на том же чартере. Нет, к возможному приключению на границе я готовился по другой причине. Я ожидал, что мне попадёт за прошлый раз. И хотел проверить, продолжат ли кубинцы меня к себе впускать.
Не буду больше мучить загадками о том, чего я больше всего опасался на границе. Загвоздка в следующем. По российскому паспорту на Кубу действительно можно въехать без визы на 30 дней. Но это если ты турист или транзитник, каким я был в этот раз. А вот если журналист — то нужна виза. И ещё какая! Ждать такое специальное разрешение на въезд надо не одну неделю. А я за всё время поездок по визе не ездил ни разу. А ездил не только как турист. А писал по возвращении путеводители не только по дворцам и пляжам, но и по совхозу имени Ленина...
С другой стороны, сами же кубинские власти в своё время мне этот «объездной путь», без визы, и подсказали...
На момент первого въезда на Кубу (первый мой выезд был в возрасте неполных двух лет) я работал в газете «Московские новости». За несколько лет до этого, при Егоре Яковлеве, «МН» стали первым советским изданием, распространение которого на Кубе было запрещено. Настолько антисоветскими (что, кстати, так и было) показались кубинским властям перестроечные публикации «МН». То есть получить
