кубинской «сантерии» от родственных культов на Гаити или в Гватемале — не в обрядах. Главное отличие в том, кто является одним из верховных «святых». Этот верховный святой и жрец — Фидель Кастро Рус! Верховный святой и жрец ещё недавно полуподпольного культа — верховный главнокомандующий социалистической революции!
На некоторых чёрно-белых кадрах времён революционной войны, там, где ворот у Фиделя распахнут, видно, что на шее у него — не только образ Святой Марии, но, и ещё какой-то амулет. Очевидцы входа революционных колонн в города вспоминают, что другие бойцы такими амулетами были просто обвешаны. Акульи зубы, перья, ракушки, семена священных деревьев.
Что это было? Фронтовая мода? Партизанские шалости? Или нечто другое?[15]
Именно такими вопросами Куба вдруг озаботилась через сорок с лишним лет после победы революции. Когда, столкнувшись с небывалыми трудностями, руководство страны не могло не осознать, что идеалами социализма голодные массы уже не удержишь. И вот тогда, когда исчезли продукты и даже электричество (а в вечер первого моего приземления в Гаване вполнакала горели даже огоньки взлётно- посадочной полосы), тогда вдруг и возрождается интерес к оккультному. В народе начинают говорить, что «сантерией» интересуется сам Фидель. Что в культ самого могущественного бога из ареопага «сантерии», бога войны, его посвятили в детстве. В возрасте шести лет маленький Фидель тяжело заболел. Врачи объявили его неизлечимым. Но нашлась в имении его отца в провинции Орьенте старуха, которая вымолила выздоровление маленького Фиделя у богов.
Тогда же модификации подвергается и официальная идеология. Лозунг «Социализм или смерть!» вдруг заменили классическим кличем времён войны за независимость. Это лозунг не Фиделя Кастро, а Хосе Марти. Лозунг не за социализм, а «Родина или смерть!».
После ухода с Кубы «совьетикос» произошла ведь вообще удивительная вещь. Страна впервые осталась наедине сама с собой[16].
И именно в этот критический момент в обществе вдруг возрождается интерес к «сантерии», которая, как выясняется, и «вела» Фиделя по жизни.
До поры до времени биография Фиделя напоминает жития многих других латиноамериканских революционеров. Проведу параллель хотя бы с отцом-основателем моего любимого Уругвая Артигасом. И Фидель, и Артигас — выходцы из богатых фамилий. Причём их родители — ещё испанцы. Но и Артигас, и Фидель — уже «креолы», местные, которые хотят вершить свою судьбу сами, а не по указке из метрополии. Оба первую революцию проигрывают. Оба оказываются в изгнании. Но на этом совпадения заканчиваются. Потому что Артигас так в изгнании и умер. А Фидель оказался значительно более удачлив.
Он действительно феноменально везуч и живуч.
После первой и ещё неудачной попытки разворошить республику и свергнуть действительно ненавистного всем диктатора Батисту, после катастрофы при штурме правительственной казармы «Монкада» был приказ: бунтовщика найти и уничтожить. Но обнаруживший Фиделя офицер так и не решился нажать на спусковой крючок. Фидель остался жить.
В тюрьме его пытаются отравить, но его вовремя предупреждают. И он доживает до суда, чтобы произнести на нём свою знаменитую речь «История меня оправдает» и уехать в эмиграцию в Мексику, где и познакомится с «мотором» своей революции, с Эрнесто «Че» Геварой.
Там, в Мексике, он задумает новую революцию. Наймёт посудину «Гранма» (которая яхтой только называлась) и, чуть не утонув по пути, всё-таки доберётся до берегов Кубы.
Высадился в мангровых зарослях, сразу растерял многих товарищей. Остались 8 бойцов и 7 винтовок. На что Фидель заметил, что теперь-то революция точно победит. Так и получилось. «Гранма» теперь — как «Аврора». Под стеклянным куполом, на заднем дворе бывшего президентского дворца, а ныне Музея революции.
Но этим список примеров его фантастической удачливости не исчерпывается.
Приехал Фидель как-то, ещё на заре революции, на чемпионат по ловле рыбы-меча, а уехал с него победителем.
Поехал с Никитой Хрущёвым на охоту — вернулся с самой богатой добычей.
Готовили на него покушения — ничего не получалось. Например, Фидель регулярно заходил в кафе отеля «Гавана либре» (бывший «Хилтон»), чтобы выпить свой любимый молочный коктейль «батидо». ЦРУ внедрило своего человека в качестве официанта кафе. Он должен был подмешать в «батидо» Фиделя яд. Когда такая возможность представилась, выяснилось: пилюля с ядом испортилась из-за хранения в холодильнике. В следующий раз «официант» не смог отодрать новую таблетку ото льда в морозильнике[17].
Наконец, ещё одна иллюстрация его везучести. Примчался Фидель на Плайя-Хирон, где высаживался десант кубинских эмигрантов, сел за прицел советской самоходки и поразил американский транспорт «Хьюстон».
Впрочем, эта история, возможно, как раз пример мифотворчества. Потому что в советской «колонии» в Гаване рассказывали и «встречную легенду». О том, что Фидель действительно приехал на Плайя-Хирон, где ему попробовать попасть в «Хьюстон» пообещал советский офицер. Прицелился — и попал. «Спасибо вам, полковник», — сказал Фидель советскому капитану, и тому парню вроде бы действительно через несколько званий дали полковника. Приказом уже по Советской армии.
Но и такие «встречные» легенды лишь подтверждают, насколько Фидель действительно везуч.
И вот в середине 90-х эти факты и легенды народ начинает «заворачивать» ещё и в обёртку «сантерии». Стали рассказывать, что Фиделю помогают не только передовая теория и природный ум, но и правильно подобранные амулеты. Подробности рассказывали шёпотом. Например, что амулеты окропляют кровью быков. Миф, который кубинцев впечатлял тем более. Ведь такую роскошь мог позволить себе только верховный жрец. Потому что кубинский крестьянин заколоть быка самостоятельно, без разрешения властей, не может, не нарушив фиделевский уголовный кодекс.
Все эти мифы о «сантерии» напоминали советский ещё анекдот про информационное агентство «ОБС», то есть «одна бабушка сказала». Советская легенда гласит, что половина таких слухов придумывалась в КГБ. Может, и на Кубе отмашку на «сантерию» дали наверху? Возможно, возрождение культа началось и снизу. Но важно, кто возглавил процесс.
Это первое соприкосновение с тогда ещё слухами и разговорами полушёпотом об оккультной «сантерии» произошло у меня в 1994 году. И можно было бы предположить, что такое стремление к религиозному — не более чем стремление кубинцев к чему-то отличному от монополии одной идеологии: так в позднем СССР все вдруг обратились к церкви. Можно было предположить, что «сантерия» лишится поклонников после частичного возрождения обычного для Кубы католицизма. А такое частичное возрождение было санкционировано властями в канун исторического визита на остров папы Иоанна Павла II.
Но нет. К моей следующей поездке на Кубу, в 1998 году, танцы из арсенала «сантерии» уже стали частью развлекательных программ, «анимации» для иностранных туристов. Сценаристы и постановщики такой «анимации» на Кубе все как один работают с иностранцами по путёвкам комсомола. То есть само решение представлять «сантерию» как часть кубинского наследия — это решение властей. То есть «сантерия» — это теперь не альтернатива, а часть официальной доктрины. И не это ли подтверждение того, что без санкции сверху не обошлось с самого начала?
«Знаешь, а всё-таки какая-то магическая сила в этой религии есть», — почти хором сказали мне мои три товарища, когда в ту первую поездку, ещё в 1994 году, мы как-то вечером сели у меня в номере и распечатали принесённую Рафаэлем бутылку рома, которую он на прошлой неделе отоварил по «либрете». Все трое были людьми, получившими образование уже в эпоху «исторического материализма». Но все трое предполагали, что «что-то в этом всё-таки есть». Какая «либрета» — такая и «сантерия», подумал я. Но внимательно запомнил всё, что мне тогда рассказали, чтобы написать потом, когда закончится этот вечер в отеле на Варадеро.
До революции Варадеро — курорт американских миллиардеров. Один из адресов — просто «Дом Дюпона». Потом — некоторое запустение, социалистический способ хозяйствования. Если среди читателей есть те немногие советские люди, кого на Варадеро принимал мой Мануэльчик, то им, наверное, памятен отель «Тортуга», то есть «Черепаха». Забав хватало. Но сервис там был действительно черепаший.
